Прохождение Немезиды Георгий Иосифович Гуревич В Солнечную систему залетает блуждающая планета, человечество готовится к гибели, к отражению опасности объединенными силами, но планета оказывается управляемой, «кораблем» иной цивилизации и занимает место на орбите Земли по другую сторону Солнца. Георгий Гуревич Прохождение Немезиды Немезида – в греческой мифологии дочь богини Ночи; первоначально богиня, карающая надменность и высокомерие людей… В переносном смысле Немезида – возмездие.      БСЭ, т. 29 Изменить условия, в которых совершается движение Земли, не по силам человеку.      Жюль Верн, «Вверх дном» 1 «Проснитесь, спящие!» День или ночь – не разберешь. Слепящее солнце заливает светом снежную равнину. Искрятся жесткие сухие снежинки, чуть вьется пар над прозрачными лужами, застоявшимися между сугробами. От сверкающей белизны больно глазам, а наверху – угольно-черное небо с пылью звезд, прозрачная кисея Млечного Пути и на фоне его одна звезда всех ярче: не блестка, не светлячок – яркая лампочка на бисерном пологе неба. На нее, сверкающую, и смотрят трое в скафандрах. У них телескоп, аппараты в лакированных ящиках, где мелькают разноцветные кривые и светящиеся цифры. Трое смотрят то на небо, то на экраны аппаратов, и один из них, тот, кто должен принять решение, говорит громко: «Проснитесь, спящие, мы у цели!» Снежная равнина нема и глуха. Нет над ней воздуха: замерзнув, он превратился в прозрачные лужи. И ветер не воет, и снег не скрипит под шагами, обледенелые растения не шелестят листвой. Слова гаснут на поверхности скафандра, но радио подхватывает их, и умершие звуки рождаются вновь там, где воздух имеется: в далеких подземельях, где спящие лежат рядами, неподвижные, как изваяния. «Проснитесь!..» Дежурные слышат приказ. Как и те, наверху, прежде всего они смотрят на экраны, на таблицы с кривыми. Они проверяют температуру, обходят спящих, одного за другим, осторожно притрагиваются к каждому и, уверившись, что время пришло, включают усилитель. Тогда голос сверху, удесятеренный электрической гортанью, заполняет помещение грохочущими раскатами: «Пррроснитесь, спящие!» Я слушаю эти слова в кабинке Центральной фонотеки. Стены, одетые звукоизоляционными плитами, отделяют меня от всего мира Я здесь один, с забытыми трагедиями. На моем столе книги, все, которые нашлись в каталоге, в том числе «Введение в курс немезидоведения» в трех томах. Я взял подшивки старых газет, раскрыл картонные папки, широкие, как щиты, и на каждой полосе прочел тревожные заголовки. Я вставил в проигрыватель тоненькую проволочку с невидимыми магнитными знаками, и человек, которого нет уже, заговорил со мной полным голосом. «Проснитесь, спящие!..» – твердит он. В тесной кабине нас двое – я и голос. Я переживаю вместе с ним тревогу, надежду и уверенность. Я верю голосу. Я вижу то, что он описывает. Перед моими глазами снежная равнина под звездным небом, ослепительное солнце на фоне Млечного Пути и глубокие подземелья, где спящие лежат рядами, неподвижные, как изваяния… «Проснитесь!..» 2 Америку открыл Колумб, а назвали ее в честь Америго Веспуччи. Так случилось потому, что сам Колумб не понял своего открытия, до самой смерти он полагал, что нашел западный путь в Индию. Имя новому материку дал не первооткрыватель, и историческая инерция закрепила эту несправедливость. Так вышло и с Немезидой. Имя для нее придумали случайные люди. А открыли Немезиду – теперь никто не оспаривает этого – супруги Трегубовы, Анатолий Борисович и Антонина Николаевна. Анатолий Борисович был в то время директором Памирской высокогорной обсерватории, одной из лучших в мире. Ему уже исполнилось шестьдесят, но для своих лет он был очень бодр, читал без очков, летом ходил в горы, даже на снежные вершины. Но у него уже появились стариковские привычки – излюбленная академическая шапочка, любимая палка с резным набалдашником, любимые словечки, неизменные шутки, неизменные маршруты для прогулок. Казалось, что он не хочет тратить сил на новые решения и потому придерживается проторенных путей в делах житейских, второстепенных – во всем, кроме науки. Жена его была моложе лет на двадцать. Точнее сказать затрудняюсь Она была в том возрасте, когда женщины не любят говорить о возрасте. Впрочем, Антонина Николаевна выглядела моложе своих лет. Она следила за своей внешностью, выписывала модные журналы из Риги и Парижа, принимала холодные ванны, делала массаж лица и очень гордилась, когда про нее говорили: «Такая молодая и уже профессор!» Студенты побаивались ее. Она была строга и придирчива, требовала точности в терминологии, каждую формулу спрашивала с выводом, задавала трудные задачи с громоздкими вычислениями и каверзные вопросы, требующие не соображения, а памяти. Отметки ставила скупо, пятерки – почти никогда. Анатолий Борисович, наоборот, был снисходителен, любил студентов не выучивающих, а рассуждающих, хотя бы и рассуждающих неверно. На экзаменах подсказывал ответы и часто сам начинал объяснять, если речь шла о больших проблемах, волнующих его, – о бесконечности, времени, жизни, сознании. Трегубову знали только специалисты. Она писала для избранных, понимающих математику; статьи в журнале «Природа» считала непростительной вульгаризацией. Трегубов же выступал охотно и для инженеров и для пионеров. Говорил он картинно, увлекательно… И многие десятки людей стали астрономами благодаря ему. Антонина Николаевна сама была из их числа. Перед скромной девушкой, застенчивой, погруженной в математику, Трегубов открыл Вселенную, где каждая звезда ждала своего Ермака: приходи, смотри, покоряй! Своего научного руководителя девушка избрала руководителем и в жизни. Потом наступило отрезвление. Оказалось, что предполагать – легко, мечтать – еще легче, а доказать – ох как трудно. Годы шли, а открытия не падали с неба. Анатолий Борисович умел показать перспективы, но забывал напомнить о черной работе. Некоторые из его учеников падали духом, уходили из астрономии. Антонина Николаевна нашла в себе силы взяться за черную работу. В науке она не разочаровалась. Произошло другое, не менее грустное, – она потеряла веру в мужа. «Болтает о горизонтах, а сам стоит на месте, – думала она. – Я хоть маленькими шажками, но все же вперед иду». Она выбрала четко очерченную задачу – поиски астероидов – и нашла в своей жизни четырнадцать новых – Лапуту, Крыму, Черномору, Памиру, Пулковину и др. Орбиты их были определены, имена внесены в каталог. Трегубова подарила науке четырнадцать фактов. Она была довольна собой и не слушала мужа. – Разменяла талант на пустячки. Кругозора не хватило. Ползает, а взлететь не может, – ворчал он. Супруги по-своему любили друг друга, заботились, дарили подарки, но каждый в душе считал другого неудачником, второстепенным ученым. Свои принципиальные споры они перенесли на единственную дочь. – Я сделаю из нее настоящего астронома, – говорил Анатолий Борисович, читая девочке лекции о жизни во Вселенной. – Я сделаю из нее настоящего астронома, – говорила Антонина Николаевна и задавала дочери головоломные геометрические задачи на построение. В результате Саша Трегубова смертельно возненавидела небо­свод. После школы она пошла в техникум садоводства. Впоследствии трегубовская сирень славилась на всю страну. – Оттолкнул девочку. Поманил мыльными пузырями, а они лопнули, – говорила жена. – Напугала человека интегралами. Глаза завязала, вот Саша и просмотрела интересное, – отвечал муж. Кто был прав – судить не берусь. Может быть, оба. Ведь наука обширна, для разных целей нужны и люди разного склада. Трегубое принадлежал к числу толкователей науки, Трегубова была наблюдателем. Кто полезнее – педагог или лаборант, теоретик или экспериментатор? Нужно ли ставить такие вопросы вообще? Так или иначе, Немезиду Трегубовы открыли вдвоем, оба вместе. Они не делили славы, не считались заслугами. И даже не говорили об открытии, предпочитали более скромное слово – «заметили». Вот как это произошло. У Трегубова было обыкновение: проснувшись поутру, вспоминать что-нибудь приятное, предстоящее сегодня. И в этот день, 4 декабря 19… года, он первым долгом вспомнил, что для него приготовлены фотоснимки звезды 7327 из созвездия Девы. Эта небольшая звезда из числа красных карликов, как выяснилось недавно, находится сравнительно близко к Солнцу, на расстоянии «всего лишь» в одиннадцать световых лет. Трегубов надеялся доказать, что у этой звезды есть планетная система. Анатолий Борисович с аппетитом позавтракал, выпил два стакана кофе, попросил третий. – А не много ли? – заметила жена. – Ты что-то выглядишь плохо. Температуру мерил? Антонина Николаевна хитрила. На самом деле Трегубов выглядел хорошо. Но ей хотелось, чтобы муж полежал дня три в постели и уступил ей свои часы фотосъемки. Трегубов был мнителен. Он подозрительно взглянул на себя в зеркало, но интерес к звезде 7327 пересилил. – Ничего, потерплю, – сказал он. – Посижу до обеда. И рабочий день начался. В то время уже отошла в прошлое классическая фигура астронома – наблюдателя, который по ночам, ежась от холода, одним глазом смотрит в окуляр. На Памирской обсерватории вообще не было окуляров. Здесь стояли многотрубные телескопы с электронными усилителями. До появления этих телескопов возможности астрономов ограничивала стекольная промышленность. Лучшие в мире оптические заводы годами старались сварить подходящий кусок стекла, достаточно крупный и однородный, затем шлифовали его годами, чтобы придать точную форму. Но гигантские линзы и зеркала, прогибаясь от собственной тяжести, искажали изображения. Метровая линза и шестиметровое зеркало – дальше этого техника не пошла. Конструкторы Памирской обсерватории избрали иной путь. Они поставили телескопы скромного размера – не более полуметра в диаметре. Такие можно было изготовлять сериями без особенных усилий. Но изображение из всех этих телескопов (а их было сто сорок четыре) направлялось не в окуляр, не в глаз наблюдателя, а на светочувствительный экран и затем усиливалось примерно так, как усиливается яркость в телевизоре. Усилитель как бы увеличивал зеркало телескопа. В результате Памирская обсерватория видела и дальше и лучше других во много раз. Она вступила в строй всего несколько месяцев назад, но уже завоевала завидное прозвище «фабрики открытий». Открытия здесь делали еженедельно. У Трегубовых появилась особая астрономическая специальность: они проверяли чужие догадки, разрешали долголетние споры, «снимали» недоуменные вопросы. Конечно, ни один человек не смог бы согласованно управлять ста сорока четырьмя телескопами. Памирская обсерватория была автоматизирована. Каждый вечер Анатолий Борисович передавал инженеру список очередных «объектов». Инженер составлял задание и диктовал программу действий счетно-решающей машине. Затем люди отправлялись мирно спать, а неутомимая машина поворачивала и направляла трубы, следила за выдержкой, меняла пластинки, проявляла, сушила. И поутру инженер приносил Трегубову стопки перенумерованных пластинок – решения мировых загадок. Так было и 4 декабря. Трегубов облачился в синий халат, удобно уселся в кресло и принялся решать загадку звезды 7327. Но, увы, разочарование ожидало Анатолия Борисовича. Ни микроскоп, ни микрометр не говорили о существовании планет. – А это, кажется, по твоей части, – сказал Трегубов, передавая один из снимков жене. И он указал на крошечную черточку. Так выглядят на снимках сравнительно близкие небесные тела, например астероиды, которые успевают переместиться в поле зрения за время выдержки. Трегубова жадно схватила снимок. – Нет, не по моей части, – вздохнула она. – След астероида длиннее раз в пять. Но ловец астероидов, как и всякий охотник, должен быть терпеливым и цепким. Трегубова задержала в руке пластинку. Она боялась пройти мимо открытия. – А нет ли у тебя других снимков той же области? – Только один – апрельский. – Это слишком давно. Ладно, покажи на всякий случай. Черточек на апрельском снимке не было. Но наметанный глаз Трегубовой обнаружил в звездном узоре лишнюю точку совсем рядом со звездой 7327. – Может быть, это все-таки астероид, Тонечка? – Едва ли. Передвинуться за три месяца на долю градуса!.. Маловато для астероида. – А если он летит почти прямо к Земле? – Ну давай проверим, Толя. Но только в твои часы. Трегубов великодушно пожертвовал свое время. Съемка была задана на следующую ночь, невод заброшен в звездное небо, и безымянный астероид попался. Снова он выдал свое местоположение коротенькой черточкой, почти крапинкой. Теперь было три следа, – по трем точкам астрономы умеют высчитывать весь путь движения небесного тела. За расчет взялся Трегубов. Он продиктовал условия задачи настольной электронной машине, нажал кнопку, списал цифры. – В чем дело, Толя? – спросила Антонина Николаевна, глядя на недоумевающее лицо мужа. – Ерунда какая-то! Орбита страшно вытянута. Не эллипс, не парабола, скорее – гипербола. – Может быть, это комета, а не астероид? – Кометы не видны на таком расстоянии. У меня получается, что это тело страшно далеко. До него тридцать астрономических единиц. – Тридцать единиц?! Но это же на границе Солнечной системы. – Да-да, за орбитой Нептуна, и одиннадцатая звездная величина. Неужели это новая планета? – Не надо увлекаться, Толя, не надо фантазировать. Лучше сделаем еще один снимок. Апрельскому нельзя доверять. Но попробуй не гадать, когда открытие почти в руках! Анатолий Борисович не мог успокоиться. – Подумай, настоящая планета! За всю историю телескопа люди открыли только три планеты. – Ну, какая же это планета, Толя! Ведь она летит по гиперболе. – Да, верно. И скорость триста километров в секунду. При такой скорости Солнце не удержит ее. Она пролетит Солнечную систему насквозь. Что же это такое, Тоня? Ничья планета? Что-то небывалое в астрономии. – Потерпи, Толя, потерпи, будь солидным ученым. А небо, как назло, испытывало их терпение. С вечера началась пасмурная погода, густой туман лег на горы, тучи шли низко, поливали голые склоны дождем. Изредка проглядывали звезды, но не те, что нужно, и слишком ненадолго. «Распогодится к утру», – говорили Трегубовы друг другу. И к утру появлялись голубые лоскуты, а вечером опять все затягивало. Контрольный снимок удалось сделать только в ночь на 10 декабря. Четвертая точка аккуратно легла на ту же гиперболу. Ошибки не было. Неведомое светило неслось к Солнцу и должно было пересечь орбиту Земли 3 июня, почти через десять месяцев. Интересно, что Земля проходила точку пересечения 4 июня, примерно через с тки. А так как за сутки Земля пролетает около трех миллионов километров, выходило, что Земля и неведомое тело пройдут довольно близко друг от друга. 3 – Чудовищно! Непостижимо! – восхищался Трегубов. – Величайшее событие в астрономии! Надо немедленно оповестить академию, сообщить в газеты… – Нет-нет, Толя, пожалуйста, никакой шумихи. Мы занимаемся серьезным делом, у нас имя в науке, именем надо дорожить. – Милая, ты ничего не поняла? Три миллиона кило­метров! По космическим масштабам впритирку. Почти столкновение. Трегубова схватилась пальцами за виски, как будто голова у нее заболела. – Толя, опомнись, ты же не роман сочиняешь! Какие могут быть столкновения в космосе? Два глобуса катятся по Московской области. На какой лекции я слышала это? Она намекала на лекцию самого Анатолия Борисовича. Добиваясь наглядности, обычно он рассказывал студентам о масштабах Солнечной системы в таких словах: «Пространство невообразимо просторно, – говорил он, – но хотелось бы вообразить себе невообразимое. Как вы представляете себе земной шар? В виде школьного глобуса, вероятно. Чтобы показать путь Земли в том же масштабе, нам пришлось бы выйти из аудитории, начертить орбиту на мостовой, в Москве она бы протянулась по Садовому кольцу. Глобус, медлительно катящийся по Садовой, за год проходящий маршрут троллейбуса «Б», – вот модель земной орбиты. Тут же на Садовой картофелина – это Луна. Она тоже катится по мостовой, приближаясь то к правому тротуару, то к левому. Ближе к центру, на Бульварном кольце, еще один глобус-Венера. Еще ближе к центру, где-нибудь на Кузнецком мосту или у библиотеки Ленина, – крупный апельсин. Это Меркурий. И, наконец, на Красной площади – Солнце, внушительная ослепительная лампа, такая яркая, что на Садовом кольце от нее светло как днем и жарко как летом. Марс – гранат, или крокетный шар, или детский мячик – тоже в городе, но за Садовым кольцом, где-то у вокзалов Белорусского, Рижского, Ярославского. Четыре вишни, сотни вишневых косточек и горсть песчинок по окраинам Москвы – это астероиды. И на самом краю столицы, на Кольцевой дороге, ее окаймляющей, – Юпи­тер. Это уже целая шарообразная комната, человек мог бы стоять в ней во весь рост. Рядом с Юпитером спутники – четыре картофелины и несколько вишен. Сатурн – другая шаровая комната, но тесная, для высокого человека в обрез. Ее мы найдем в Зеленой зоне, за городом: где-нибудь у Клязьминского водохранилища, в Сходне, в Малаховке. Еще две тыквы – Уран и Нептун – окажутся в подмосковных городах: одна, допустим, в Ногинске, другая – в Орехово-Зуеве. И еще один последний глобус – Плутон – будет на границах Московской области, даже за ее пределами». – Четыре глобуса в Москве, пять шаров в Московской области. Так ты представлял Солнечную систему? Теперь к ним прибавился новый глобус – непонятное небесное тело. Ну стоит ли всерьез думать о столкновении? – Но он не просто катится по области – он движется к центру, – напомнил Анатолий Борисович. – Пройдет в трех миллионах километрах от Земли. – Хорошо, два глобуса катаются по Таганской площади. Есть ли смысл поднимать панику? – Мы же не уверены в наших наблюдениях. Всегда есть ошибки при измерении на пластинках. – Любая ошибка уведет небесное тело в сторону. В космосе так просторно. Риска нет никакого. – Мы обязаны предупредить… – Ну что мы напишем, Толя, подумай сам? «Тра-та-та, сенсация! Неведомое, необыкновенное, небывалое, тра-та-та!» А потом окажется, что всему причиной царапинка на пластинке. Ну ладно-ладно, я напишу предварительное сообщение. Сама напишу. Астероид же мой, я за него отвечаю… И Трегубова послала донесение, правда не в академию, а в Комитет по малым планетам. Она извещала комитет, что на Памирской обсерватории был открыт астероид, временно названный 19… III. Координаты его такие-то, орбита такая-то. Никаких рассуждений о необычном небесном теле, голые цифры. И даже на всякий сличай добавила, что цифры предварительные, подлежат проверке. Однако проверять их Антонина Николаевна не стала. Как раз в это время она ловила другой астероид, 19… IV. И тот обыкновенный, неоспоримый привлекал ее больше. Он находился там, где положено, – между Марсом и Юпитером, и наверняка годился в каталог. А предыдущий астероид-урод смущал и возмущал Трегубову. Она чувствовала, что это не очередной пятнадцатый факт, что он не укладывается в таблицы, и все сомневалась в его существовании, даже не хотела тратить дорогие часы фотосъемки на проверку. Анатолия Борисовича не было, как назло. Ему пришлось улететь в Крым на похороны товарища. Обязанность грустная и неприятная, особенно для стариков. Вернулся он мрачный и первым долгом спросил: – Разобралась с этой плането-кометой? – Толик, я не хотела делать без тебя снимки. Это твоя находка, я думала, тебе приятнее самому довести ее… И тут Трегубов рассердился. Антонина Николаевна никогда не слыхала, чтобы он так кричал. – «Самому, самому»! – возмущался он. – Тянула время, неделю проворонила. Я привез тебе такой сюрприз, такой сюрприз… Нeq \o (а;ґ) вот, почитай. И он протянул ей сложенную вчетверо иностранную газету. На первой странице чернел заголовок: Минуты отсчитаны!!! Наша газета раньше всех других имеет честь сообщить читателям об изумительном, великолепном, потрясающем открытии, которое сделал наш талантливый соотечественник, профессор Э.А.У.Липп – директор астрономической обсерватории. 11 декабря, изучая небесный свод, профессор Э.А.У.Липп обнаружил небесное светило, перемещающееся на фоне далеких звезд. По прошествии трех дней он сумел определить его размеры и орбиту. Оказалось, что перед нами новая неведомая планета, по размерам равная Земле или даже несколько превосходящая наш родной мир. Планета сейчас находится на далеких окраинах Солнечной системы, за орбитой Нептуна, на расстоянии четырех с половиной миллиардов километров от Солнца, в области вечного мрака, где наше светило выглядит как бриллиантовая булавка – не более. Новая планета названа Немезидой в честь греческой богини возмездия, мрачной и безжалостной дочери Ночи. И имя это, дорогие читатели, выбрано не случайно. Как установил профессор Липп, Немезида не обращается вокруг Солнца: она мчится прямо к Земле со скоростью трехсот километров в секунду. Четыре с половиной миллиарда километров она пройдет всего лишь за 173 дня. Минуты отсчитаны. 173 дня дано нам, чтобы подвести итоги, отмерить наши деяния. Десница божья занесена над возомнившей Землей. Мы воображали, что можем понять Вселенную, но вот появилась Немезида, порождение тьмы кромешной, и мы не знаем, пройдет ли мимо карающий меч. – Какая гнусная спекуляция наукой! Какая дешевая погоня за сенсацией! – воскликнула Антонина Николаевна. – И этот Липп называет себя ученым! 4 Впрочем, Трегубовы напрасно возмущались Липпом: видимо, все рассуждения насчет кары, меча и десницы придумал не в меру старательный корреспондент. Сам Липп дня через два выступил с очень корректным солидным опровержением. Он считал, что столкновение маловероятно. «Говорить об этом могут только круглые невежды, не представляющие, как просторна Солнечная система, – писал он. – Немезида пройдет на расстоянии трех – пяти миллионов километров от Земли, точнее установить сейчас нельзя. Мы увидим на небе как бы вторую Луну. Перед нами редкое явление, удивительная загадка природы. Ее следует изучать внимательно… но пугаться нет никаких оснований». Так написал Липп. Но странное дело: его заметка, набранная мелким шрифтом, была помещена на седьмой странице, а на первой лезли в глаза черные буквы грохочущих заголовков: Осталось 170 дней! Хватит ли места, под Солнцем? Где проведете вы последние полгода своей жизни? Но это писалось уже позже. А тогда, потрясая газетой, где впервые было названо имя «Немезида», Анатолий Борисович в волнении бегал по комнате: – Вот она, твоя хваленая осторожность! Не хочешь признавать спорное, замечать необычное. Даже необычную опасность игнорируешь. Политика страуса: голову прятать в песок. – Не вижу опасности, – пожимала плечами Трегубова. – Надо видеть. Смотреть всесторонне. Не быть категоричной. Садись, писать будем в газету. Точно, с цифрами. Не преувеличивая и не преуменьшая. Он начал диктовать, расхаживая по комнате. Сначала – о глобусах в Подмосковье. Ему хотелось дать представление о просторности Солнечной системы… И все же… «Посмотрим мужественно в глаза фактам, – продолжал он. – Опасность ничтожна, но не исчезающе мала. Подсчеты показывают, что вновь найденное небесное тело (название «Немезида» он не хотел признавать) пройдет на расстоянии трех миллионов километров от Земли. Но эти подсчеты основаны на измерениях, а измерения наши имеют предел точности… Кроме того, мы не знаем массы нового небесного тела, а от массы зависят возмущения – те искривления, которые внесет в орбиту Юпитер, мимо которого плането-комета пройдет в начале мая. Только после того как Юпитер внесет свои коррективы, мы будем знать, разминется ли новое тело с Землей благополучно. И эта неопределенность, существующая сегодня, заставляет нас взвесить самые неприятные возможности. Многие считают, что столкновения в космосе невозможны. Это неточно. Столкновение с Землей маловероятно и все-таки не исключено. По моим вычислениям, в данном случае за столкновение – один шанс, против – сто тысяч шансов. Опасность не слишком велика, вместе с тем и не исчезающе мала, не меньше, чем опасность попасть под машину в большом городе. Такие несчастья редки, но, увы, случаются. И служба регулирования, и «скорая помощь», и больница Склифосовского существуют ради этих стотысячных несчастливцев. Неприятность и в том еще, что не только прямое столкновение опасно для нас – пассажиров планеты Земля. Не надо забывать о силах притяжения. Даже наша скромная Луна своим притяжением создает морские приливы. Гость из космоса, по-видимому, ненамного больше Земли и раз в сто массивнее Луны. Приливообразующая сила увеличивается с массой и уменьшается пропорционально третьей степени расстояния. Таковы формулы, и на них мы опираемся. Если новое светило пройдет на расстоянии трех миллионов километров, ничего страшного не случится. Приливы увеличатся на двадцать процентов. С такой неприятностью можно примириться. Но светило может оказаться и ближе. Допустим, расстояние 1, 7 миллионов километров Приливы увеличиваются вдвое. Невиданной силы волна входит в устья рек, заливает порты, набережные, дома и деревни, выбрасывает корабли на берег. Допустим, плането-комета проходит в два раза дальше Луны. Приливы увеличиваются в тринадцать раз. Океан вздувается горой. Стометровые валы набегают на Западную Европу. Под водой скрывается Голландия, Бельгия, половина Франции, почти вся Англия. Перехлестнув через Данию и Германию, вал врывается в Балтийское море. И чем ближе проходит небесное тело, тем страшнее потоп. О потопе следует подумать всерьез. Вероятнее всего, что его не будет. Но тут вероятность только двадцать против одного. Пять процентов – за катастрофическое наводнение. Опасность представляет также сближение с Луной. Притяжение нового светила несколько сильнее земного. Впрочем, наш спутник не будет украден, ибо взаимные скорости тут слишком велики. Луна останется при нас, если только не будет пересечен роковой предел Роша. В этом случае наш спутник лопнет, рассыплется на глазах, превратится в кучу сталкивающихся метеоритов. И десятки лет после этого на поля, города и села будут валиться обломки лунных гор, уродуя Землю взрывными кратерами». Так неторопливо и спокойно Трегубое перебрал все варианты катастрофы. А закончил он такими словами: «Еще раз повторяю, что шансы на столкновение ничтожны. Только чрезвычайная осторожность заставляет нас перебирать все варианты маловероятных, но все же не окончательно невозможных катастроф. Есть еще время, чтобы все обдумать и взвесить, мобилизовать силы техники, объединить усилия ученых. Мы верим, что человечество имеет неисчерпаемые ресурсы, что мужество и труд преодолеют любые опасности». 5 «Немезида… Немезиде… Немезиды….» – склоняли на все лады газеты. Ученые терялись в догадках. Что представляет собой эта бродячая планета? Откуда она пришла в Солнечную систему? Кажется, не было такого астронома, философа, физика или писателя, который не высказал бы своих предположений. Весть о Немезиде встряхнула мир. Панические слухи расползлись по всем материкам. На Западе статистика отметила рост самоубийств и грабежей. Муть всплыла на поверхность. Воры и дельцы – всякие любители легкой наживы – кинулись ловить рыбу в мутной воде. Гадальщики печатали в газетах объявления: по линиям на ладони, по кофейной гуще, по шишкам на черепе они брались предсказать каждому, уцелеет ли он при столкновении с Немезидой. С Немезидой… при Немезиде… от Немезиды! «Материализм опровергнут окончательно, – написал Лекциус Сибелиус, доктор трансцендентальных наук. – Жалкие слепцы, именующие себя реалистами, утверждают, что все в мире возникает из материи. А Немезида? На ваших глазах из ничего родилось светило. И вы не знаете даже: перед вами небесное тело или скользящая тень потустороннего мира, сквозь которую Земля пройдет, словно сквозь привидение». Немезида! Немезида! Немезида! В церквах начались проповеди о «страшном суде». «Планета сия – булыжник в руках разгневанного бога, – заявил один знаменитый проповедник. – Господь бог замахнулся; падите на колени с молитвой». Какой-то ученый ядовито заметил: – Почему же бог замахивается со скоростью трехсот километров в секунду? И, если он всемогущ, к чему, принимать облик светила одиннадцатой величины? Пусть явится лично и устроит суд по всем правилам! – Пути господни неисповедимы, – отвечал находчивый проповедник. – Кто мы, чтобы угадывать его волю? Может быть, бог нарочно притормаживает Немезиду, чтобы мы успели одуматься, покаяться и очистить себя от грехов. Немезида! Немезида! На родине Липпа появилась специальная газета «Страшный суд». На первой странице черт с вилами и ангел с мечом держали огромную надпись: «Осталось… (столько-то) …дней!» Мрачные предсказания подкреплялись библейским текстом: «Господь же обрушил на Содом и Гоморру серу и огонь с неба и ниспроверг города эти, и всю долину, и всех жителей городов, и растения почвы… И пар от Земли восходил, как пар плавильни…» (Книга Бытия, глава XIX, стихи 24–28) На последней же странице кокетливая девица с зонтиком убеждала читателей: «В час испытания верные богу должны удалиться от Содома не оглядываясь. Но что такое Содом? Безбожная Москва, конечно! На нее направлен гнев божий. В наибольшем же удалении от Москвы – острова Антиподов, туда и должны бежать праведные. Здоровый прохладный климат, живописные горы, благоустроенные отели. Берегите свою жизнь, спасайтесь на Антиподы. Комфортабельные пароходы и самолеты доставят вас туда. Агентства компании «Обетованные Антиподы» имеют отделения во всех странах». «Немезида! Немезида! Немезида! Толпы людей осаждали обсерватории. На бульварах возле платных телескопов всю ночь стояли очереди. Каждому хотелось увидеть своими глазами виновницу переполоха. Мерзли, хлопали руками, терпели… и отходили разочарованные. Им показывали слабенькую звездочку, ничем не отличавшуюся от окружающих. Ее легко было спутать, и замерзшие экскурсоводы на самом деле путали – одним показывали одну звездочку, другим другую. Люди пожимали плечами: «Неужели это и есть Немезида? Эта блестка угрожает нам? Не может быть! Звезд на небе полно, для всех места хватает. Авось разойдемся как-нибудь». В январе Немезида уже выглядела крошечным кру­жочком. По его диаметру вычислили размеры планеты. Получилось, что она несколько больше Земли. Изучение спектра дало немного. Спектр Немезиды был точным повторением солнечного. Как все планеты, она светила отраженным светом. И никакой атмосферы на ней не было, иначе заметны были бы линии кислорода, метана, аммиака или углекислого газа. Все темные линии в спектре были сдвинуты. Это означало, что Немезида приближается к Земле. По величине сдвига определили скорость. Вышло, как у Трегубовых, – триста километров в секунду. Итак, пока люди занимались своими делами, наблюдали, спорили, пугались и успокаивались, Немезида приближалась, отсчитывая триста километров каждую секунду. Триста километров в секунду! Можно сказать, что Немезида мчалась, можно сказать, что она тащилась. С точки зрения житейской, скорость у нее была бешеная, немыслимая, молниеносная. Но ведь свой собственный поперечник она проходила за пятьдесят секунд. Пожалуй, с таким же правом можно было утверждать, что она ползла, как улитка, еле-еле продвигалась по темным межпланетным просторам. Немезиду открыли в начале декабря. В том же месяце семнадцатого числа она пересекла орбиту Нептуна. Кончился год, прошел январь, и только в феврале осталась позади орбита Урана. Еще восемь недель понадобилось, чтобы дойти до орбиты Сатурна. Немезида миновала ее уже весной – 12 апреля. В апреле месяце люди с хорошим зрением начали различать Немезиду невооруженным глазом, без всяких биноклей. В телескопы же на крошечном диске уже видны были кое-какие подробности… Анатолий Борисович, работавший на самом совершенном телескопе, первым заметил темное пятнышко. Пятнышко это перемещалось. Таким образом, удалось установить, что Немезида вращается вокруг своей оси. Тамошние сутки были несколько длиннее земных – они равнялись тридцати трем часам. Затем был открыт темный ободок, как бы обруч, стягивающий экватор. Один английский астроном обнаружил на ободке заметную радиоактивность. Может быть, здесь находились особенные радиоактивные вулканы? Но на Земле ничего похожего нет. За исключением этого ободка и пятнышка, все остальное было ярко-белым. Работая с цветными фильтрами, Трегубое доказал, что Немезида отражает свет примерно так же, как снежное поле. Снег?! Если там есть снег, значит, были водяные пары, была когда-то и атмосфера! Куда же делся воздух? «Видимо, он замерз, – решил Трегубое, – и вся планета покрыта слоем твердого воздуха. Но сейчас она приближается к Солнцу, прогревается, воздух скоро начнет испаряться….» Вскоре пришло подтверждение. В начале мая в спектре Немезиды были обнаружены линии кислорода. Ответ получен, и тут же новая загадка. Откуда взялся кислород? Ученые согласились, что на Земле кислород – результат жизнедеятельности растений. Но какие же растения могли быть на Немезиде, вдалеке от Солнца, при – морозе ниже двухсот градусов? Немезиду изучала и Антонина Николаевна, но с другой точки зрения. Никаких догадок, никаких рассуждений Ее интересовали исключительно цифры, точные и безупречные. Она высчитывала путь Немезиды по законам небесной механики. Вычисления сходились с наблюдениями, в этом была ее гордость и радость. Все ждали, когда Немезида приблизится к Земле, а для Трегубовой было важнее всего прохождение мимо Юпитера, возмущение орбиты, сложная задача трех тел. Событие это произошло 9 мая. Немезида опередила Юпитер. Проскочила перед этим гигантом, как юркий миноносец перед носом у линкора. Расстояние между ними было более сорока миллионов километров, как от Земли до Венеры, но могучий Юпитер все же искривил орбиту Немезиды, и даже больше, чем ожидалось. Теперь с достаточной точностью можно было определить весь дальнейший путь. И это было сделано через два дня. Международная расчетная комиссия опубликовала сообщение Трегубовой. По ее подсчетам, Немезида должна была миновать Землю на безопасном расстоянии – около двух миллионов восьмисот тысяч километров. Мир вздохнул с облегчением…. Но прошло еще несколько дней, и Немезида преподнесла новый сюрприз. Произошло это в полосе малых планет. Ученые до сих пор спорят, откуда взялись эти многочисленные тела – остатки ли это развалившейся планеты Фаэтон, или небольшая часть той метеорной тучи, из которой образовались все остальные спутники Солнца, так сказать, строительный мусор Солнечной системы Так или иначе, в этом поясе открыто уже более полутора тысяч летающих островов и гор. Кроме того, имеются еще десятки и сотни тысяч неоткрытых холмов, скал и глыб, не говоря уже о миллионах летающих камней, песчинок и пылинок. Проходя здесь, Немезида неминуемо должна была получить несколько увесистых ударов. Как известно, Антонина Николаевна посвятила свою жизнь изучению этой беспокойной области. Именно она и установила, что Немезида должна встретиться с астероидом № 1673 – малой планетой, по имени Лапута. Трегубова сама открыла эту Лапуту много лет назад, будучи еще молодым наблюдателем, и дала ей название в честь летающего острова, описанного в «Путешествиях Гулливера». Позже было установлено, что трегубовская Лапута – глыба неправильной формы, похожая на букву «Т», и длина ее около сорока километров. Вот этот «камешек», на котором мог бы разместиться большой город, и должен был грохнуться на Немезиду в ночь на 18 мая, в 4 часа 47 минут по московскому времени. Итак, столкновение все же должно было состояться. Правда, не Земля, а мертвая Лапута принимала удар. Астрономы приготовились наблюдать редкое зрелище. Спорили, что произойдет при встрече – чудовищный в зрыв или отталкивание? Будет Лапута уничтожена или только раздроблена? И не станут ли ее куски новой кометой? Если да, то подтвердится теория происхождения комет из осколков столкнувшихся астероидов. В ночь на 18 мая астрономы не смыкали глаз. Академики, профессора, кандидаты, студенты смотрели в окуляры, следя, как сближаются Немезида и Лапута – светящееся зернышко и крошечная блестка. Около часу ночи самые внимательные наблюдатели заметили какое-то сияние на экваторе Немезиды. Впрочем, об этом вспомнили позднее. В ту ночь о посторонних вспышках думали очень мало. Астрономы волновались, ожидая столкновения. В 4 часа 29 минут началось прохождение. Оказавшись на ярком фоне Немезиды, Лапута исчезла из виду. Только в самые большие телескопы можно было заметить темное пятнышко – ее тень. Тень скользила справа налево. Минуты шли, напряжение возрастало. 4 часа 45 минут… 4 часа 46 минут… И вдруг слева от диска засветилась яркая точка. Утлая Лапута проскочила перед Немезидой. Удар не состоялся. Антонина Николаевна была в отчаянии. Она так часто повторяла, что она человек скромный, непритязательный, за славой не гонится. На самом деле она претендовала на славу скромного, непритязательного, но идеально точного математика. Она не добивалась широкой популярности, но ей хотелось, чтобы в кругу избранных слова «расчет Трегубовой» обозначали бы: «можно не проверять». И вдруг такая осечка! Антонина Николаевна была безутешна. Ее не успокаивало, что другие астрономы, проверяя ее вычисления, не нашли ошибки. Не нашли ошибки – стало быть, исходные данные были неверны. А за исходные данные отвечала она: ведь это она открыла Лапуту и вычислила ее орбиту. Нет, нет, она понимает, что недостойна быть ученым. Ее место на кухне. Дайте сковородку и метлу – она непригодна ни к чему другому. На следующий день Трегубова не пошла в обсерваторию. Все утро она с ожесточением скоблила, чистила, стирала, твердя, что она домашняя хозяйка, жена – и больше никто. Но часа через два ее вызвал к телефону Анатолий Борисович: – Потрясающее известие, Тонечка. Ты ни в чем не виновата. Получены новые спектрограммы. Скорость Немезиды изменилась, она меньше, чем мы считали. – не 300, а 294 километра в секунду. Трегубова швырнула в угол кухонное полотенце вместе с чашкой. – Нет, правда? Ты не выдумываешь, Толя? Значит, не я ошиблась? До чего же я рада! – А радоваться, собственно, нечему, – заметил Трегубов. – Скорость меньше, следовательно, Немезида пересечет земную орбиту позже, пройдет гораздо ближе. Приливы будут ужасные, придется эвакуировать целые страны. Ты сделай расчет – увидишь сама. 6 Поль Жевьер, известный астроном, историк науки и общественный деятель, обратился к ученым всего мира с призывом сплотить усилия в борьбе за безопасность планеты. Угроза была слишком серьезной, чтобы откладывать. И международная конференция была созвана немедленно на родине Жевьера, в одной из древних европейских столиц. Приглашены были и Трегубовы. Когда они приехали, до открытия оставалось еще несколько часов. Верный своим старым привычкам, Анатолий Борисович отправился бродить по городу. Он ходил пешком, без определенного плана и очень скоро с пышных центральных улиц попал в узкие переулки со старыми, отживающими свой век домами. Переулки были похожи на каменные ущелья, дворики – на клетки. На углах с лотков торговали вином, овощами и леденцами. Девушки предлагали горячие каштаны, мальчишки – газеты. Продавались орехи, акции, билеты в оперу… Жизнь шла своим чередом. Трегубов хорошо понимал язык. Ему нравилось, толкаясь в толпе, ловить отрывочные замечания прохожих. – Бальзак – великий писатель, хотя он и не умел строить интригу. – Пять–ноль…. Я же знал, что они просадят! – Мадам, купите каштаны!.. – Он такой странный, я его не понимала никогда. – Конечно, у хозяина свой расчет, а нас – на улицу. О Немезиде говорили повсюду, изредка со страхом, чаще с сомнением. Трегубов слышал такой диалог: – Она ударит в Луну, а Луна упадет на нас. – Враки, выдумки! – Но я сама слыхала по радио. Ученые подсчитали точно. – Выдумали твои ученые, им тоже нужно хлеб зарабатывать! В сквере, где грелись на солнце старички, а молодые матери катали в колясках младенцев, к Трегубову подошел юноша в коротком голубом пиджаке – Папаша, вам повезло, – шепнул он доверительно. – Исключительная удача, редкая возможность! У меня остался один-единственный билет на острова Антиподов, и совсем недорого, за свою цену. Пожалейте себя, папаша, вы в цветущем возрасте. Жизнь дороже нескольких тысяч. Не отказывайтесь от Антиподов. Прекрасный здоровый климат, благоустроенные отели, пляж, яхты, прогулки по морю, музыкальные вечера, карты, ресторан. Я сам бы поехал, но больная мать-старушка…. – К чему мне Антиподы? – ударился Трегубов – Уж если бы я вздумал отдыхать, Ницца гораздо ближе. Парень в голубом пиджаке удивился в свою очередь: – Откуда вы свалились, папаша? С Немезиды? Всему миру известно, что уцелеют только острова Антипо­дов. – И он сунул в руки Трегубову рекламную афишку: Акционерное общество «ОБЕТОВАННЫЕ АНТИПОДЫ» спасет вашу жизнь за умеренную плату Агентства на всех континентах …Конференция происходила во Дворце науки – гигантском кубическом здании из поляризованного стекла. Стекло это пропускало свет только в одну сторону. Изнутри улица была видна, а снаружи стены казались матовыми. Трегубовы сидели в креслах с наушниками и слушали речи ораторов, переведенные электронными машинами на двадцать языков одновременно. Анатолий Борисович изредка поглядывал на улицу: за полупрозрачной стеной был виден монастырь. Оттуда доносился колокольный звон; из ворот то и дело выходили монашки в черных накидках, с белыми платками, надвинутыми на брови. Не подымая глаз, поджав губы, они кивком подзывали такси, чтобы ехать по своим делам в банк, в ремонтную контору или на молитву. Открыл конференцию сам Жевьер. Это был высокий, представительный старик с орлиным носом и выдающимся подбородком. Он был одет изысканно и нарядно, не как строгий ученый, скорее, как оперный певец, и голос у него был оперный, с бархатными переливами. Казалось, Жевьер увлекает слушателей звуками, а не словами. На конференции было представлено несколько расчетов орбиты Немезиды. Наилучшим признали расчет Антонины Трегубовой. Ее цифры и приняли за основу. И в коммюнике записали, что Немезида пересечет земную орбиту 3 июня в 23 часа 12 минут по гринвичскому времени и пройдет на расстоянии девятисот тысяч кило­метров от Земли и пятисот тысяч километров от Луны. Такое близкое прохождение не угрожало гибелью Земле, но необычайные приливы были неизбежны. Поэтому на конференции была избрана комиссия по определению затопляемой зоны. Конечно, строить дамбы было уже поздно, нужно было срочно вывозить людей. Осталось только одно «но»… И о нем напомнил Жевьер в конце заседания. – Дамы и господа, не поймите меня ложно, – сказал он. – Я с глубоким уважением отношусь к представленным расчетам и не сомневаюсь, что они правильны. Математики учли притяжение Юпитера, Солнца, Земли, даже Марса и Венеры. Но Немезида, как мне представляется, подчиняется не только притяжению Иные и более грозные силы управляют ее движением Она, видимо, относится к классу неустойчивых небесных тел, подобных новым звездам. Чудовищные взрывы сотрясают ее недра, и, возможно, они сталкивают планету с естественного пути. В ночь на двадцать третье мая мы были свидетелями таких взрывов, нам они представлялись неяркими вспышками. Можно предположить, что эти взрывы замедлили движение Немезиды и спасли Лапуту. Нам неясно, какую роль играл здесь случай и какую притяжение Лапуты. Но, если ничтожно малое притяжение астероида могло поколебать неустойчивые недра Немезиды, какие же взрывы вызовет мощное притяжение Земли! С другой стороны, есть у нас и утешение – притяжение Юпитера, гораздо более сильное, чем лапутское, не вызвало никаких вспышек. Вполне возможно, что все обойдется без неприятностей и Немезида проследует по вычисленному пути. Но, хотя вероятность столкновения ничтожно мала, все же остается у нас досадная доза неуверенности. А мы рискуем слишком многим, чтобы заниматься самоуспокоением. По-моему, самое неблагополучное, самое трагичное мы тоже обязаны предусмотреть. В настоящее время на Земле имеется двадцать восемь ракет, способных поднять сто четырнадцать пас­сажиров. Мы не можем вывезти всех ученых, но мысли их – библиотеку микрокниг – можем сберечь; не в состоянии спасти все человечество, но можем сохранить сто четырнадцать его представителей. Пусть они увезут наследие человечества в мировое пространство, пусть переждут там грозу и вернутся на Землю или высадятся на Марс, на Венеру, чтобы продолжать наш род, нашу культуру, нашу жизнь. Итак, задача состоит в том, чтобы отобрать 114 чело­век мужчин и женщин, молодых, здоровых, выносливых, образованных, и вручить им все достижения человеческой мысли. К этому святому делу я и призываю вас, делегаты! Жевьер сел и что-то быстро написал на листке из блокнота. Через минуту Трегубовы получили записку: «Вам надо выступить, так как в Советском Союзе большинство межпланетных кораблей. Ваш Жевьер». В зале заседаний стояла подавленная тишина. Трегубов попросил слова. – Господа, – сказал он, – наша страна примет участие в любом коллективном мероприятии, предложенном этой конференцией. Но посылка наследников в мировое пространство – это пассивная мера, мера отчаяния. Между тем мое правительство и Советский межпланетный ко­митет поручили мне сообщить вам итоги последнего совещания, которое состоялось в Москве. На этом совещании обсуждены результаты исследований по отысканию активных и действенных мер. Советский Союз обладает реальной возможностью изменить орбиту Немезиды…. Изменить орбиту! Какой поднялся тут шум! Корреспонденты вскочили, готовясь записывать каждое слово. – Уверены ли вы в успехе? – крикнул с места голландский делегат. – Можно ли прекратить наращивание плотин? Трегубое дождался, пока улеглось волнение. – Господа, я не хочу возбуждать необоснованных надежд. Меры предосторожности не следует отменять. Мы подготовили сложный опыт… Но нет гарантий против неожиданных осложнений… Я уполномочен пригласить делегатов на совещание в Москву, где вопрос об этом опыте будет решен окончательно… 7 Возможность изменить орбиту! Чтобы разъяснить слова Трегубова, нам нужно вернуться назад на полгода. В декабре, как только появилось сообщение об открытии Немезиды, Трегубова вызвали в Межпланетный ко­митет. Расстояния во второй половине двадцатого века уже перестали быть расстояниями. Только что вернулся из Крыма – лети в Москву. Три часа на вертолете до Алма-Аты, три часа в удобном лайнере до столицы. Опираясь затылком на подголовник, Трегубов поглядывал в круглое окошко; любовался пышно взбитыми нарядными облаками – в лиловатых промоинах между ними проглядывала нереальная земля, любовался высотным небом, таким чистым, таким не по-зимнему ярким, и не верил, глядя на вечную синеву… – Не может быть… не может быть катастрофы. Как это вместо неба над головой нависнут чужие перевернутые горы, пики вонзятся в равнину, сожмутся каменные челюсти, раскаленный воздух огненными языками метнется из стиснутых ущелий, опалит леса, слизнет дома… Не может быть! Больное воображение! Три часа на вертолете, три часа в лайнере, еще монорельс, еще такси. Но к концу рабочего дня Трегубов уже входил в кабинет Виталия Григорьевича Хоменко. Описывать Хоменко нет необходимости. Весь мир знает его высокий лоб, мохнатые брови, раздвоенный под­бородок. Это тот самый Хоменко, который руководил первым полетом на Луну и сам летал на Луну со второй и третьей экспедициями. «Я был первым стариком на Луне», – говорил он о себе. Кроме Хоменко, в кабинете был еще один незнакомый Трегубову человек – коренастый, с бритой головой и моржовыми усами. Он сидел в сторонке, не вмешиваясь в разговор, и все поглаживал усы безымянным пальцем. – Нам хотелось посоветоваться с вами насчет этой самой Немезиды, Анатолий Борисович, – сказал Хоменко, протягивая руку. – Я изложил свое мнение в докладе, – сказал Трегубов. – Практически бояться нечего, но на всякий случай, для уверенности, надо готовиться к приливам. О столкновении незачем и думать – один шанс против ста тысяч. – Ну, а если он выпадет все же? – спросил Хоменко. – Что можно предпринять тогда? Не сумеем ли мы отклонить Немезиду? Какими-нибудь взрывами, например? Трегубое подсел к столу, набросал несколько цифр на бумаге. – К сожалению, тут обсуждать нечего, – сказал он. – Снежную лавину не остановишь, стреляя в нее из ружья. Какие взрывы сильнее всего? Атомные. Вот расчет: одна атомная бомба может уменьшить или увеличить скорость так называемой Немезиды на одну десятимиллиардную долю миллимикрона в секунду. Ударив заблаговременно, недели за две вы накопите разницу побольше – толщину одного электрона. Сколько вы сделаете бомб? Тысячу, десять, сто тысяч? Ну так вы сдвинете планету на один атом. А нужно маневрировать десятками тысяч километров. – Какую бомбу вы имеете в виду? – Урановую. У них определенный размер. Но и водородная вам не поможет. Вам придется забрасывать на Немезиду запасы тяжелого водорода. Вы же сами межпланетчик, Виталий Григорьевич, вы знаете, что каждая ракета строится годами, а поднимает тонны три. Здесь усатый человек впервые раскрыл рот. – А есть на этой Немезиде снег? – спросил он. Трегубов удивился: – Снег, спрашиваете вы? Вполне возможно. Правда, пока мы не различаем никаких деталей на этом небесном теле, но оно достаточно велико, чтобы удержать воду и атмосферу. И при низких температурах, которые там господствуют – минус 260—270 градусов, – конечно, вся вода должна была замерзнуть, превратиться в снег и лед. – И сколько там льда? – На этот вопрос еще труднее ответить. Можно только рассуждать по аналогии с Землей. У Земли размеры примерно такие же, а океаны составляют одну пятитысячную долю по массе. – Одна пятитысячная – это нечто, – сказал усатый незнакомец с удовлетворением. Трегубов с недоумением взглянул на Хоменко. Тот улыбнулся. – Мы не так беспомощны, как вы думаете, Анатолий Борисович. Вот товарищ Лобанов берется, если мы захотим, отшвырнуть Немезиду с нашего пути. Трегубов с удивлением глядел на грузного волшебника. – Анатолия Борисовича надо ввести в курс дела, – мягко сказал Хоменко, – он будет у нас главным астро­номом. Лобанов чуть-чуть шевельнул губами. Казалось, тяжеловесные усы мешают ему открывать рот. – Лед, – вымолвил он, – соединение кислорода с во­дородом. Водород – горючее. Всякое вещество – горючее, по Эйнштейну. Важен запал, зажигание. Уран взрывается сам собой, тяжелый водород зажигают ураном. Мы нашли запал для льда – антилед. Реакция сложная. Там и мезоны, и мезонные атомы, и тяжелый водород, и опять мезоны – сами еще не разобрались. В общем, цепная реакция от полюса до экватора. Ваша Немезида отлетит, как футбольный мяч. – А управлять реакцией сможете? – Могли до сих пор. – Надо посчитать. – Считайте. Для того вас пригласили… 8 Почти полгода – с декабря до мая – исподволь готовился удар по Немезиде. Ракету строить не понадобилось. Можно было использовать любой из межпланетных кораблей, летавших на Луну. И в распоряжение Лобанова был предоставлен последний, самый грузоподъемный – «Луна-14». Межпланетный вокзал – стартовая установка для отправки лунных ракет – находился, как известно, на Кавказе. В любой момент оттуда могла вылететь ракета и на Немезиду. Следовало накопить заряд антильда. Антилед – вещество навыворот, с отрицательными ядрами и положительной оболочкой – по виду ничем не отличается от обычного льда, но взрывается при малейшем соприкосновении со льдом, с водой, с воздухом, с любым вещест­вом. Изготовлять его трудно и опасно, еще труднее сохранить. Лобанов держал антилед в специальных пустотных сосудах, где могучие электростатические силы удерживали его на весу, на расстоянии от стенок. Потребовалось также подготовить обычные межпланетные расчеты: уточнить трассу ракеты, подсчитать влияние Земли, Луны, Солнца, планет, Немезиды, выбрать сроки и систему управления на все варианты прохождения. Работа эта была проделана заблаговременно, и, когда выяснилось, что Немезида пройдет на расстоянии девятисот тысяч километров, Лобанову нужно было только открыть шкаф и вынуть папку с готовым вариантом № 93-А. Папка эта и была представлена на историческое совещание 23 мая, где обсуждалась судьба двух планет. Корреспонденты сохранили для нас все подробности этого совещания. Оно состоялось в кабинете Хоменко Вечер был душный (иностранцы удивлялись, что в России так жарко), пришлось открывать окна. На одном из подоконников сидел Лобанов, поглаживая усы. Хоменко с указкой расхаживал возле схемы, где черной линией была изображена орбита Земли, красной – орбита Немезиды, пунктиром – новая орбита после взрыва. В креслах сидели гости: голландец Ван-Бартельс, нигериец Нкрумба, Мухаммед Али из Восточного Пакистана и Росарес – чилиец. Анатолий Борисович скромно стоял сзади. Начал Хоменко. – Согласно уточненным данным, – сказал он, – вечером 3 июня Немезида пройдет на расстоянии девятисот тысяч километров от Земли и вызовет опустошительные приливы, раз в десять больше нормальных. Я могу зачитать подробный список городов, которые будут затоплены и частично разрушены, когда волны невиданной высоты обрушатся на берега. Наша страна находится в сравнительно благоприятных условиях. У нас пострадает Архангельск, порты Дальнего Востока. Но Ленинград, побережье Черного и Каспийского морей в полной безопасности. Иное дело на берегах океана. В Ла-Манше пройдет волна высотой с двадцатиэтажный дом. В Лондоне, Ливерпуле, Гамбурге будет чудовищное наводнение. Под водой окажется Голландия, половина Ирландии, Северная Франция… Список этот можно продолжать до бесконечности. И, хотя волна вскоре схлынет, разрушения будут неимоверны. Миллионы людей останутся без крова, тысячи погибнут от голода, холода, болезней… Поэтому я считаю необходимым использовать все возможности, чтобы отогнать Немезиду хотя бы на полтора миллиона километров. – Это в наших руках, – отозвался Лобанов. – По расчетам товарища Лобанова, – продолжал Хоменко, обращаясь к гостям, – атомный пожар во льдах Немезиды, который мы можем зажечь, толкнет ее на север со скоростью около двадцати километров в секунду. Значит, чтобы отвести Немезиду на безопасное расстояние, нам надо ударить заблаговременно – часов за восемь. – И это в наших силах, – вставил Лобанов. – Но скорость Немезиды велика. За восемь часов до прохождения она будет на расстоянии девяти миллионов километров от нас. Наша межпланетная ракета не так быстроходна, как Немезида. Чтобы поспеть к месту встречи, она должна вылететь завтра же. Старт подготовлен. Мы хотели бы слышать ваше мнение: надо ли ударить? – Безусловно! – сказал голландец. – Мы надеемся только на вас, – добавил пакиста­нец. – Мы не успеем построить дамбы в дельте Инда. Чили и Нигерия тоже проголосовали за огонь. И тогда Хоменко спросил неожиданно: – А вы уверены, что мы имеем право? Остальные глядели на него с недоумением. – Вы уверены, что там нет жизни? – Минус двести градусов – и жизнь! Вы всерьез спрашиваете? – воскликнул негр. – Какая же? В лучшем случае бактерии в подтаявшем льде, – отозвался голландец. Хоменко раза два прошелся по кабинету. – Хорошо, – сказал он. – Я доложу ваше мнение правительству. Колебаться не приходится. Бактерии не стоят Голландии. Ракету надо отправить. А там будет видно. 9 На следующий день ракета с грузом антильда стартовала на Кавказском межпланетном вокзале. Иностранные гости провожали ее. Для этого им не понадобилось выезжать на юг. Достаточно было подняться на лифте на пятисотметровую башню нового телевизионного центра. У подножия башни они вошли в закрытый лифт, кабина вздрогнула, глухо загудел мотор… и за минуту электрический джинн перенес их в заоблачный мир с белыми, тугими, словно подушки, облаками. Подернутые дымкой кубики в просветах между облаками – вот все, что осталось от Москвы. Затем открылась дверь – и новое волшебство: гости оказались в кабине ракеты. Два круглых светящихся окна смотрели из нее: на переднем виднелось звездное небо, на заднем – морщины, усеянные белыми пятнами, – так выглядели Кавказские горы и тучи с высоты тысячи километров. Комната на башне была специально оборудована для наблюдения ракет-автоматов. На этих ракетах не было людей – человеческие глаза заменяли телепередатчики. Один из них передавал изображение на передний экран, другой – на задний. И наблюдателям казалось, что они сидят в ракете – могут смотреть вперед, могут оглянуться назад, на Землю. Кабина с экранами давно стала вторым кабинетом Хоменко. Не выходя из нее, он совершил немало замечательных путешествий. Не раз он смотрел на земной шар с высоты тысячи, десяти тысяч и ста тысяч километров. Видел, как лик Луны с глазами, ртом и темной щекой превращается в чужой мир, изрытый кольцеобразными горами, видел, как Луна поворачивается на экране, показывая людям свой затылок. И позже, когда в подлинной ракете Хоменко летал на Луну, ему все казалось, что он уже побывал там: столько раз разглядывал он каждую гору, так примелькались ему лунные виды. Ракеты стартовали всегда на восток – на Луну и на Немезиду одинаково. Начало пути было знакомо Хоменко, как выезд из собственной дачи на шоссе. Указывая на бесформенные серые и белые пятна, он уверенно называл Кара-Бугаз, Аральское море, Ферганскую долину, Иссык-Куль. Гости удивлялись. Они не узнавали ничего. Их сбивали облака, искажавшие географические очертания, яркие, словно пятна известки на карте. Над Западным Китаем, через несколько минут после старта, ракета вступила в ночь. Задний экран потух, стал глухим и черным. А на переднем ярче заблистали звезды. Среди них без труда можно бы то отыскать Немезиду. Она находилась все еще в поясе астероидов, далеко за орбитой Марса, и выглядела не ярче, чем Марс. Потом на заднем экране показался свет, и в круглую раму его вписался громадный серп. Но это была не Луна, а наша Земля. Серп, в отличие от лунного, был разноцветный – с розоватой дымкой на грани дня и ночи, со стальными морями, голубоватыми лесами и ярко-белыми снегами на одном из рогов. В первый вечер гости просидели на башне несколько часов, наблюдая, как уменьшается Земля и растет Луна. Огромный изрытый кратерами шар Луны проплыл левее ракеты около полуночи. В дальнейшем зрелище стало менее интересным. На переднем экране сверкали все те же звезды, на заднем виднелись два серпа – земной и лунный, как бы две буквы «С», заглавная и строчная. Маленькое «с» двигалось проворнее, обгоняя большое. Оба постепенно уменьшались, превращались в яркую двойную звезду. Глядеть на двойную звезду сзади и одинокую впереди было неинтересно, и гости, и Лобанов, и сам Хоменко посещали башню только раз в сутки, не чаще, чтобы удостовериться, что ракета не отклонилась от рассчитанной трассы. 10 Триста, и триста, и триста километров каждую секунду отсчитывала Немезида, приближаясь к Земле. Тридцать, и тридцать, и тридцать километров проходила Земля. И с такой же примерно скоростью мчалась грозная ракета с антильдом. Но межпланетные дали были так просторны, что все эти дни Немезида выглядела только неяркой звездой. А ракету вообще нельзя было рассмотреть даже в телескопы. Лишь радиосигналы оповещали о ее существовании. Уже 24 мая Межпланетный комитет выпустил коммюнике. В нем говорилось откровенно о возможности стихийных бедствий и о том, что нужно принять меры, чтобы не было жертв… Под стихийными бедствиями подразумевались приливы, ураганы… и непонятные вспышки. К счастью, было время, чтобы основательно подготовиться. Из зоны затопления – в Советском Союзе не очень значительной – выселялись все жители поголовно. Архангельск и Мурманск обносились бетонной стеной. Блоки были заготовлены заранее, оставалось только привезти их и установить. Приливы бывают на море, могут быть и в атмосфере. Об ураганах беспокоились климатологи. Строители проверяли расчеты зданий на устойчивость. Но опаснее всего казались неведомые вспышки. Тут все было гадательным: и когда они начнутся, и какой вред могут принести. На всякий случай решено было детей и стариков спрятать в убежища. Все же остальные организовались в дружины, готовились прекращать пожары, разбирать упавшие строения, преграждать дорогу воде. Хоменко несколько раз выступал по радио, все повторял, что каждый должен знать свое место. И он был очень доволен, когда в его квартиру пришла девушка из домоуправления и строго спросила: – А у вас жильцы знают свое место третьего июня? Наконец наступил решительный день. Будильник разбудил Хоменко в три часа ночи. И дочь его – она училась на втором курсе техникума – встала вместе с отцом, чтобы приготовить ему завтрак. Сдерживая зевоту, она сидела за столом, сама не ела, только пододвигала тарелки. – Скажи честно, папа: как ты думаешь – будут стихийные бедствия? – спросила она. В ее голосе не было страха и в глазах тоже. Старый академик улыбнулся. Он умел читать мысли своей любимицы. – А тебе хочется, чтобы были бедствия, егоза? Девушка покраснела. – Нет, не хочется, папа. Но мы так старательно готовились. У нас каждый знает свое место и на случай пожара, и водяной опасности, и лучевой. Готовились, готовились, и ни к чему. Это плохо, что я так думаю, да? Старик потрепал дочку по щеке – Плохо, девочка, но не очень. Я думаю, каждый пожарник ждет с нетерпением пожара. Но все-таки лучше пусть не будет пожаров. Всю дорогу от дома до башни академик думал о дочери. «Какая ладная, славная! Или я как отец пристрастен? Вся наша молодежь такая». Обычно в четыре часа утра на московских улицах светло и пустынно. Город кажется покинутым. Но сегодня во всех окнах виднелись головы, на тротуарах и мостовых стояли группы людей, и все смотрели в одну сторону – на запад, где над высотной гостиницей «Украина» висела немигающая, непривычно яркая звезда. Проходили парами деловитые дружинники с красными повязками на рукавах. Другие вешали на стенах цветные стрелы с надписями: «В убежище», «В медпункт», «В штаб дружины». «А ведь мы увидимся только завтра, – подумал академик. – И, если что случится, вообще не увидимся. Даже не простились как следует…» С этой мыслью он вошел в башню. Скоростной лифт вознес Хоменко над Москвой, ближе к небу. В телевизионном кабинете было тесно. Перед каждой панелью, перед каждым экраном сидели наблюдатели, кто с блокнотом, кто с киноаппаратом. Деловитый Лобанов подошел к нему, крепко пожал руку. – Я попрошу вас распоряжаться сегодня, – сказал Хоменко. – Старайтесь не отрывать меня от экрана. У меня особая задача – понять природу Немезиды. И не забывайте, что за минуту до встречи я могу отменить взрыв. – Лучше за пять минут, – попросил Лобанов. – Ведь наш радиоприказ дойдет только через полминуты. Нужно время, чтобы развернуть ракету, успеть затормозить, уйти из поля тяготения… Хоменко занял место перед специальным третьим экраном, связанным с телескопом. Телескоп стоял на ракете, и Хоменко как бы пересел на ракету. Сейчас Немезида выглядела на экране как полная Луна. На больших обсерваториях изображение получалось гораздо больше, но там беспокойная земная атмосфера смазывала детали, превращала диск в волнующееся сияние. Ракета же летела в безвоздушном пространстве, ее передатчик давал подробности с безупречной четкостью. Из всех земных наблюдателей Хоменко оказался в самом выгодном положении. Сразу же он разглядел на экваториальном поясе черные крапинки; и что самое странное – крапинки эти располагались рядами Вулканы? Что же это за вулканы, возникающие в шахматном порядке? Сероватые пятна были замечены астрономами уже месяц назад. По традиции их назвали морями, хотя всем понятно было, что в этих морях, так же как в лунных и в марсианских, нет воды. Астрономы многих стран нанесли моря на карты, поторопились дать им имена. Теперь Хоменко мог бы уточнить карту, обогатить ее множеством заливов и бухт, увековечить имена всех своих знакомых. Но что это давало? Не очертания пятен, а их природа была важна. Диск Немезиды рос почти на глазах. Хоменко осматривал его методично от полюса до полюса и каждый раз отмечал новые подробности Вот на серых пятнах проступили белые жилки. Их можно проследить и на белых пятнах, но там они кажутся сероватыми. Что это такое? Возможно – горные хребты. На снежных равнинах заметнее голые каменные склоны. На сером фоне выделяются снежные вершины. Да, жилки похожи на горы, но на земные, не на лунные. На Луне горы кольцеобразные Видимо, они характерны для небольших небесных тел без атмосферы. Немезида ближе к Земле по размерам, и горы там похожи на земные. Проследим, как ложатся жилки. Нарисуем на отдельном листе. Так, так! Уже можно уловить систему. Вот широтный пояс, вот меридиональный. А здесь совсем нет гор, скорее всего, это замерзшие океаны. Океаны занимают две трети поверхности, примерно как на Земле. Горы, как на Земле, и океаны, как на Земле! Почему же насквозь промерзшая Немезида так похожа на Землю? За размышлениями часы идут быстро, Немезида заметно выросла. Снова можно осмотреть темные пятна. Подробностей никаких. Нет ли системы в их расположении? Пожалуй, есть – больше всего пятен в умеренных поясах и поблизости от экватора. А у полюса и в субтропиках их нет. Сравним с Землей? На Земле так располагаются леса. Но какие же леса при двухсотградусном морозе и вдали от Солнца? Растению нужен воздух, растению нужен свет. Звездным сиянием не заменишь Солнца. Однако на Земле леса растут именно так: у полюсов их нет, южнее – изобилие, еще южнее – зона степей и пустынь. В степной зоне леса жмутся к долинам рек. Вот так, как на этой серой жилке. Неужели на Немезиде были и реки и леса? Когда? Когда было теплее и цвела жизнь, сложная, многогранная и долгая, ибо деревья – высокоразвитые организмы и на Земле они появились не сразу. Какая же катастрофа лишила Немезиду тепла и света, бросила ее в черные межпланетные просторы? Хоменко вскакивает и садится. Он задыхается от волнения. Какая жалость, что он не может вместе с ракетой перенестись на Немезиду! Какая жалость, что судьба Архангельска, Голландии и Ирландии заставляет нас отталкивать Немезиду, вместо того чтобы придвинуть и рассмотреть получше! Допустим, люди переселились бы на Немезиду. Конечно, они бы заняли долины степных рек, поставили бы города в устьях рек, вершинах дельт… А это бесформенное пятнышко – не остатки ли города? Мчится мимо Земли гигантский музей замороженной жизни. Уничтожить его, сжечь атомным огнем – почти преступление перед наукой. – А Лейденский университет, музеи Амстердама и Гааги, Роттердамский собор… – напоминает гол­ландец. И вдруг… Немезида исчезает. Слышится треск. Широкие светлые полосы бегут по экранам. И на других экранах то же самое. Даже с панелей исчезли цифры, показывающие расстояние до Немезиды. Ох уж эта техника! Обязательно подводит в критическую минуту… Исправляйте, товарищ Лобанов! Зря пропадают драгоценные минуты. Монтеры с растерянными лицами заглядывают под крышки аппаратов. Ток есть, но все экраны не работают. Причина какая-то простая, общая, единая для всех… – В пространстве что-то происходит. Какая-то зона не пропускает радиоволны, – говорит Лобанов неуверенно. – Могут быть там облака ионизированного газа? – Все может быть. Много неведомого в пространстве. – Попробую на самых коротких волнах, – бормочет Лобанов. – Эх, лучше бы я сидел на какой-нибудь обсерватории! Доброе старое стекло надежнее, – говорит Хоменко и идет к телефону. В Европе Немезида сейчас не видна. Межпланетный комитет связывает его с обсерваторией Джакарты. – Через девять минут встреча, – торопит Лобанов. – А вы сумеете взорвать вслепую? – Ударим. И цель найдем. У ракеты следящее устройство. Автоматика. – Джакарта? (Все настораживаются, шепот смол­кает.) Джакарта, вы наблюдаете Немезиду? Хорошо видите? Ничего там не происходит? Вспышек нет, все на месте? Чччерт!!! Черта через три «и» поминает неверующий и корректный академик. – Что? – Лобанов смотрит выжидательно, не донеся палец до усов. У Хоменко сел голос. – Они говорят, что Немезида сместилась с расчетной орбиты. Через место встречи пройдет на три минуты раньше. – На три минуты?! Теперь все головы, как по команде, поворачиваются к Лобанову. – Ракета уже в зоне тяготения. Она все равно упадет, не так ли? – спрашивает посеревший нигериец. – У вас же следящий механизм, – напоминает чи­лиец. – Включите вычислительную машину. Вы успеете дать алгоритм? Лобанов устало садится, неторопливо кладет руки на колени. – При чем тут алгоритм? – говорит он с раздра­жением. – Школьная арифметика. Скорость Немезиды – триста километров в секунду, а нашей ракеты – тридцать с небольшим. Никто не возразил ему, нечего было возразить. Удар не состоялся. Отсчитывая триста километров каждую секунду, Немезида приближалась к Земле, и уже никто не мог ее оттолкнуть. 11 Отсчитывая триста километров каждую секунду, Немезида приближалась к Земле. Неужели космическая катастрофа? Последние тревожные дни Трегубов провел за рубе­жом. Говорят, что сущность человека узнаешь в минуту опасности. Он становится откровеннее тогда, ему некогда заботиться о правилах поведения. Патриот спасает знамя, а трус – свою шкуру; скупец – деньги, ученый – научный труд. А в позу становится лишь тот, кто всю жизнь позировал, у кого за душой нет ничего. В эти дни Трегубов увидел капиталистический мир без прикрас. Сразу же после окончания конференции он выехал на побережье, где имелись специальные машины для расчета приливов. Казалось бы, задача проста – стой у машины, следи за цифрами, исключай ошибки. Трегубов намеревался всю неделю провести в машинном зале. А вместо того ему пришлось по восемь часов в день принимать посетителей, объяснять, уговаривать, спорить, доказывать. Некоторые визитеры только расспрашивали… Они не доверяли властям, желали убедиться, что опасность действительно угрожает (или не угрожает) их собственному лому, их собственной лавочке, собственной фабрике. И тревога их была не напрасна. Сплошь и рядом выяснялось, что граница опасной зоны определена неверно, потому что так выгоднее тому или иному влиятельному лицу. Однако были и такие посетители, которые не только спрашивали, но и пытались повлиять на расчет. Одному выгодно было зачислить свой район в опасную зону, запугать соседей и по дешевке скупить их землю. Другой, наоборот, желал опасную зону записать безопасной, утопить негодное имущество и получить страховую премию. Владелец завода хотел вывезти оборудование и требовал затопляемую зону объявить незатопляемой, чтобы беженцы не загромождали дорогу. Владелец железной дороги хотел незатопляемые районы зачислить в угрожаемые, чтобы люди заплатили ему тройную цену за ненужный проезд туда и обратно. Получив отпор у Трегубова, спекулянты шли к его помощникам: к техникам, к землемерам, в типографии. Анатолию Борисовичу приходилось проверять карты, журналы расчетов, пояснительные записки – всюду находились «нечаянные ошибки». Он уволил двух недобросовестных работников, на другой день пришло анонимное письмо с угрозами. В тот же вечер на его машину чуть не налетел грузовик. А улица была просторна и совершенно пуста в этот час. Он сталкивался с непреодолимыми препятствиями, с которыми никогда в жизни не имел дела. Одно поместье в долине следовало эвакуировать. Владелец его с ружьем в руках стал у ворот, заявляя, что он захлебнется, но не сдвинется ни на шаг. В другом поместье на холме надо было разместить беженцев. И здесь владелец с ружьем в руках стоял у ворот, крича, что он застрелит каждого, кто ступит на его землю. – К кому вы послали меня? Здесь не люди, а беснующиеся частники! – жаловался Трегубов Жевьеру. – Вы ошибаетесь, – сдержанно отвечал тот. – Просто настоящие люди не надоедают вам, они добросовестно выполняют распоряжения. И вы их не замечаете, видите только дрянь, которая сопротивляется. Знаете ли, когда-то в молодости я был учителем. И представьте, я не помню прилежных учеников, они требовали меньше внимания. А проказников и лентяев назову всех на­перечет. – Впрочем, – добавил он с грустью, – читайте газеты. Вы увидите, что и меня осаждают беснующиеся частники. Жевьер занимался снаряжением «наследников» человечества. Из ста четырнадцати человек в его стране надо было набрать двенадцать – шесть мужчин и шесть женщин. Но вокруг этих шести пар поднялась настоящая свистопляска. В чистые руки хотел передать Жевьер наследие культуры. Он предложил послать в пространство молодоженов, считая, что молодые семьи здоровее, крепче и дружнее. И вот первый сюрприз: один из кандидатов срочно развелся со своей скромной женой – студенткой – и женился на дочери миллионера – парфюмерного фабриканта. Миллионер купил таким способом безопасность своего чада. Жевьер хотел отобрать знающих людей, специалистов своего дела. Солидная газета «Экономист», сорок лет уверявшая, что в стране исчезла противоположность между трудом и капиталом, потребовала справедливости. «Половина мест должна быть отдана предпринимателям, половина – наемным служащим», – утверждала она. «Ни одного негра за пределы Земли!» – надрывалась заокеанская «Южная газета». А некий сенатор внес в сенат запрос: «Не угрожает ли всеобщей безопасности посылка в пространство непроверенных людей? Ведь они будут располагать всеми секретами человечества». «Мы не доверяем красным!» – кричал он, И вот наступил решающий вечер – 3 июня. Немезида взошла на восток, как только закатилось солнце. И толпы встревоженных наблюдателей ахнули. Да, теперь все убедились, что опасность приближается. Еще вчера на небе виднелась лишняя звезда, пусть очень яркая, но все же звезда. А сейчас над крышами и деревьями медленно всходило золотое яблоко, нечто невиданное – не звезда и не Луна. Анатолий Борисович в этот час въезжал в столицу. Дорога с побережья была забита беженцами, Трегубов потратил полдня на какие-нибудь полтораста километ­ров. По шоссе мчались грузовики с товарами, станками, мебелью, легковые машины с чемоданами, навьюченными на крыши. Шли пешеходы с узлами, везли имущество в детских колясочках, садовых тачках. На перекрестках какие-то люди врывались в машину Трегубова, требовали места, размахивая деньгами или револьверами У мостов возникали пробки, автомобили сталкивали друг друга под откос. Не было порядка, не было полиции, лишь толпы мятущихся частников, с верой повторяющих самые дикие слухи. И в столице на улицах стояли толпы. Проехать было невозможно. Трегубов выбрался из машины, чтобы пешком дойти до Дворца науки, нырнул в толпу и почувствовал себя щепкой в водовороте. Толпа бурлила, в ней возникали струи, потоки, завихрения. Трегубова понесло в какой-то переулок, затем через проходной двор к уличному телеэкрану. Хорошенькая дикторша со слипшимися от краски ресницами мрачно вещала: – До Немезиды сейчас шесть миллионов километров, господа! Магазины были закрыты железными ставнями, бойко торговали только винные лавки. Во многих местах пьяницы, возмущенные тройной ценой, врывались силой и даром забирали бутылки. Вместе с алкоголиками лавки громили и полицейские. В подворотнях кричали: «Караул, грабят, на помощь!» Грабители рангом повыше не лезли в карман, они навязывали билеты на обетованные Антиподы, места в несуществующих ракетах, новейшие гороскопы с «научным» предсказанием судьбы. Небритый монах, подпоясанный веревкой, продавал отпечатанные на машинке пропуска в рай. На пропусках был указан час, номер райских врат, имелась печать апостола Петра и приписка: «Подделка преследуется вечным проклятием». – Немезида приближается! До нее пять миллионов километров, господа! С величайшим трудом Трегубое прорвался на площадь Дворца науки. Перед монастырской стеной на коленях стояли монашенки и пели нестройным хором. Священник в белой одежде призывал прохожих присоединиться. Тут же принимались пожертвования. Какие-то кликуши бились лбом об асфальт, визгливо крича о своих грехах. – Немезида приближается… Эти слова звучали как припев к трагическому хору испуганных, оплакивающих свою гибель. Старик в пенсне, назидательно кивая головой, утешал собравшихся: – Господа литераторы не раз описывали сближение миров. У Герберта Уэллса есть рассказ о проходящей звезде и роман о проходящей комете. Все сбывается в точности, каждая строчка: пожары, бури и наводнения. Но потом звезда пройдет, и все станет лучше на Земле. И теплее, и люди разумнее. Для чего-то по радио начали передавать корреспонденцию с побережья. Развязный диктор сообщал скороговоркой: – Мы стоим перед полосой отлива. На обнаженном дне в лужицах ползают крабы. На горизонте гигантский вал. Он наступает. Вы слышите шум? Вот уже первая волна набежала на берег. Пляж под водой. Всплыли купальные кабинки, лежанки, соломенные кресла. Вода приближается. Вот на пороге рыбацкой хижины я вижу старика. Почему вы не уехали, дедушка? Вы не боитесь прилива? Скажите нашим радиослушателям. И шамкающий голос раздался на площадях столицы: – Отстаньте, все вы с ума сошли. Семьдесят лет я вижу приливы и отливы. Вода никогда не доходила до моего дома. При чем тут звезды? Звезды были и есть, приливы были и есть. Всена своем месте. – Немезида приближается! Четыре миллиона кило­метров до нее! В девять вечера по телевидению начали передавать прощание с наследниками. Три ракеты, принадлежащие родине Жевьера, готовились покинуть Землю. Словно три свечки у изголовья усопшего, стояли они торчком на ровном поле. Наследники, одетые в скафандры, прощались с рыдающими родственниками. Парфюмерный зять (в качестве новообращенного он был самым ревностным) счел уместным произнести речь. – Господа и дамы! – сказал он. – Всей душой я надеюсь, что мы расстаемся ненадолго. Но если случится то, о чем я даже не хочу помыслить, заверяю вас клятвенно: куда бы ни забросила нас межпланетная судьба, всюду мы с гордым челом пронесем высшие достижения человечества – бескорыстную принципиальность, христианскую любовь к ближнему, рыцарское поклонение и верность красоте до гроба. (Кажется, в этот момент он не помнил о своем недавнем разводе). Затем он надел герметический шлем с антенной, низко поклонился и шагнул к двери подъемника. Но тут в кадр ворвались провожающие. Восхищенные речью?.. Отнюдь нет. Провожающие решили внести исправления в списки наследников. Оттолкнув парфюмерного зятя, они атаковали подъемник. Первым юркнул туда проворный полицейский. За ним попытался пролезть сам парфюмерщик, но застрял в двери. На секунду на экране появился зять. С рыцарским поклонением и почтительной нежностью, он отталкивал от лестницы молодую жену, лягая ее свинцовыми подошвами. И тут все погасло Возможно, корреспондент телевидения, опрокинув передатчик, тоже ринулся в свалку. – Немезида приближается, господа! Не надо было напоминать. Все и так видели, что она приближается. Золотое яблоко превратилось в апельсин, апельсин – в небольшую дыньку. Явственно различался знаменитый поясок на экваторе и пятна, подобные лунным морям. Потом взошла и Луна. Она была больше по размеру, но светила, пожалуй, слабее. У Луны свет был латунно-желтый, а у Немезиды почти белый, даже с голубизной. И сверкала она так, что глазам было больно. Часам к десяти вечера диски Луны и Немезиды сравнялись. На небе сияли как бы две Луны, обе на ущербе, освещенные слева, темные справа. Они сближались, причем, зрителям казалось, что Луна догоняет Немезиду. Словно отважный одинокий воин вышла она навстречу пришельцу. Снова поползли слухи о столкновении, о дожде осколков, о том, что Луна рухнет на Землю и всех нас раздавит. – До Немезиды два миллиона километров, господа! Луна и Немезида сближались. Два светлых круга сияли рядом. Вот они слились, превратились в восьмерку. – Столкнулись! Падают! – раздался истерический крик. Но столкновения не было, конечно. Немезида проходила гораздо дальше Луны. Первое и последнее в истории затмение Немезиды продолжалось около двух минут. Вскоре на правой «щеке» Луны показалась припухлость, как бы флюс, затем Луна растянулась, превратилась в восьмерку, раздвоилась. И снова два светила сияли рядом, одно ярче другого. Хорошенькое лицо дикторши появилось снова. – До Немезиды миллион семьсот тысяч километ­ров, – сообщила она безрадостно. – Измерения про­дол­жаются непрерывно. Наконец Трегубову удалось прорваться во Дворец науки. «Я член расчетной комиссии… член расчетной комиссии…» – твердил он, пробиваясь через охрану на лестнице. В заветной комнате, где решалось будущее планеты, против доски с листом миллиметровки недвижно стоял сдержанный Липп, держа на весу остро отточенный карандаш. Каждые три минуты поступали данные от радиолокаторов; неторопливо прицелившись, Липп ставил точку на листе миллиметровки, тонкой линией соединял ее с предыдущей. И все головы склонялись над графиком, чтобы по легким изломам угадать судьбу планеты. Жевьер, распаренный, с красными пятнами на лице, пожал обе руки Трегубову. – Чувствуешь обидную беспомощность, – сказал он. – Эта Немезида издевается над наукой. Целая конференция вычисляла график ее движения, а она прихотливо сворачивает с орбиты, непонятная, своевольная, как избалованная женщина. – Но кривая как будто бы плавная, – заметил Трегубов, глянув на миллиметровку. Жевьер вздохнул: – Сейчас кривая плавная, но она переломилась 18 мая и вторично переломилась сегодня под утро. Кто знает, когда и куда поведет третий перелом. – Пока кривая приближается к экстремуму, – заметил Липп. Так выглядела для них мировая трагедия. Липп соединял точки, получалась кривая линия – плавная или изломанная. Плавная вела к спасению, перелом – к катастрофе. Жевьер твердил Трегубову: – Немезида – неустойчивая планета. Слабое притяжение вывело ее из равновесия… И слабое притяжение Земли вторично вывело из равновесия восемь часов назад. Но с тех пор притяжение все возрастало. Почему сильное притяжение не действует на Немезиду? Нет ли тут резонанса, каких-нибудь кратных чисел? Передает локатор номер три. Расстояние – один миллион шестьсот двадцать шесть тысяч… Координаты…, Липп поднимает очки на лоб, пригибается к миллиметровке. Точка ложится в стороне от кривой, заметно ближе к Земле. Перегиб или неточность локатора? Если перегиб, это не потоп – это гибель! Точки и цифры, цифры и точки! Глядя на них, Жевьер багровеет, бледность покрывает лицо Липпа. Трегубов втягивает голову в плечи, как будто удар будет вот-вот, сейчас, сию минуту. Липп длинным, желтым от табака ногтем проводит черту на бумаге: – Все будет кончено, если Немезида дойдет до сих пор… 12 – Сейчас перед нами выступит наш гость – знаменитый советский астроном Анатоль Трегубофф, – объявила дикторша в десять часов. И в то же мгновение на площадях и улицах города, в телетеатрах, домах, квартирах возникли сотни тысяч Трегубовых. Сам того не ощущая, Анатолий Борисович заглянул в каждую семью – ив скромные комнаты служащих, мастеров, лавочников, и в пышные особняки богачей. – Господа…. друзья, хочу я сказать…. – волнуясь, начал он. И все обернулись к нему. Матери перестали кормить детей, влюбленные забыли о нежностях, пьяницы оторвались от бутылок, монашенки на площади прекратили пение. Затаив дыхание город смотрел на губы Анатолия Борисовича, что они скажут: «Живите» или «Прощайтесь, люди!» И как бы почувствовав общее нетерпение, Трегубов набрал воздуха в легкие и крикнул: – Она удаляется! Опасность миновала! Он говорил еще о том, что орбита Немезиды изменилась в благополучную сторону сегодня поутру, Она прошла на шестьсот тысяч километров дальше, чем предполагалось, вода вскоре пойдет на убыль и даже приливы будут не в девять раз, а только в полтора раза больше обычных… Но никто уже не слушал эти подробности. Опасность миновала! Тысячи и тысячи людей восторженно целовали телевизоры, где еще виднелось лицо Трегубова. На улицах гремели крики «ура». Незнакомые люди обнимались, пускались в пляс. Пьяницы, пившие по случаю гибели, требовали вина, чтобы выпить за спасение. Монашенки, только что просившие бога пустить их в рай, запели еще громче, хваля бога за то, что он избавил их от рая. И Немезида прошла. Была и нет ее, исчезла, как наваждение, как дурной сон. К утру вторая Луна превратилась в золотое яблоко, а на следующее утро и яблока не осталось. Над горизонтом взошла еще одна утренняя звезда. Люди опомнились. Хитрецы, наловившие рыбки в мутной воде, уселись подсчитывать барыши. Простаки, попавшиеся в сети, очнулись голыми и нищими. Впрочем, многие из них радовались: «Спасибо, что сами целы». Жулики вновь попрятались, спекулянты занялись другими делами, и только священнослужители не забывали Немезиду. «Господь бог внял нашим молитвам и отвел карающую длань, – уверяли они. – Помните о последнем предупреждении, люди, не переполняйте чашу! Только молитвой, постом и щедрыми даяниями церкви вы избавите себя от новой Немезиды». Ученые страстно спорили: что же такое Немезида? Им так и не удалось рассмотреть ее как следует. В сущности, только ночь третьего июня была благоприятной для наблюдений. Но именно в эту ночь все астрономы решали другой вопрос как пройдет Немезида, не столкнется ли она с Землей? А затем с каждым часом условия для наблюдений становились все хуже. Немезида удалялась со скоростью триста километров в секунду. Через сутки она выглядела как Венера и наблюдать ее было не легче. В довершение трудностей Немезида переместилась теперь на дневное небо. Она приближалась к Солнцу, тонула в его лучах. Восьмого июня она прошла свой перигелий – точку орбиты, ближайшую к Солнцу. Девятого Немезиду видели в последний раз. Солнце затмило ее окончательно. И затем Немезида исчезла. Что произошло с ней? Некоторые предполагали, что она упала на Солнце и растаяла, как капля стеарина. Ждали, что на Солнце будет новое пятно, как бы шрам от удара. Но даже пятна не оказалось. Неужели Немезида испарилась бесследно? А может быть, она не падала вообще, просто Солнце заслоняло ее от нас больше месяца, а затем астрономы не сумели разыскать странницу где-то за орбитой Юпитера? Если вопросов слишком много, а ответов ни одного, интерес к делу падает. Упал интерес и к Немезиде. По той или иной причине она удалилась навеки и уже не могла волновать жителей Земли. Даже астрономы меньше рассуждали о ней. И никто не предполагал, что вскоре Немезида снова будет у всех на устах и газеты всего мира опять будут твердить: «Немезида, Немезида, Немезида!..» 13 В связи с посылкой ста четырнадцати наследников в мировое пространство в различных странах были оборудованы межпланетные корабли. Когда опасность миновала, все они благополучно вернулись на Землю, истратив только горючее. Встал вопрос: на что употребить этот могучий межпланетный флот? Не направить ли совместные усилия на покорение Марса и Венеры? И для обсуждения этой проблемы была вновь созвана международная конференция. Конечно, Анатолий Борисович присутствовал на ней и выступал одним из первых. Речь его была записана на магнитную проволоку, поэтому можно воспроизвести ее слово в слово. Вы можете даже услышать аплодисменты, приветственные крики и чей-то голос, произносящий: «Это тот, который открыл Немезиду». Очевидно, Анатолий Борисович услышал эти слова, потому что начал он так: – Тут связывают мое имя с Немезидой. Действительно, так уж случилось, что последние полгода я пишу, говорю и думаю только о Немезиде. Вот и сегодня, хотя все мы собрались, чтобы обсуждать полет на Марс, я намерен сказать несколько слов о Немезиде. Надеюсь, что небольшое отступление не помешает нашему обсуждению. Так вот, чтобы благополучно вернуться из путешествия домой, нужно, само собой разумеется, знать адрес дома. На Земле это не проблема, а в космосе не так просто. Ведь наш дом – земной шар – движется в пространстве и с немалой скоростью, около тридцати километров в секунду. До сих пор мы знали маршрут Земли достаточно хорошо. Но тут вмешалась Немезида (опять эта злодейка!) и нарушила земную орбиту. В момент наибольшего приближения Немезида притягивала Землю раз в тридцать слабее, чем Солнце. Одна тридцатая – величина все же заметная. Своим притяжением Немезида исказила земную орбиту, внесла возмущение, как говорят астрономы. Зная это, мы внимательно изучали возникшие изменения, и оказалось, что не все они объясняются кратковременным прохождением Немезиды. Я могу уведомить вас, друзья, что земной год удлинился на целых восемнадцать минут. Удлинилась земная орбита и изменила свою форму. Раньше мы обращались вокруг Солнца по эллипсу, теперь по кругу. Я сказал: «Мы обращались вокруг Солнца». Это не совсем точное выражение. На самом деле мы и Солнце обращались вокруг общего центра тяжести. Мы описывали громадный путь, но с гордостью можем сказать, что передвигали и Солнце примерно на девятьсот километров за полгода. Теперь, увы, Солнце не подвигается. Центр тяжести совпадает с центром Солнца. У нас появился как бы противовес, находящийся за Солнцем и по массе равный Земле. Откуда взялся противовес? Я могу дать только одно объяснение: Немезида не ушла. Она не упала на Солнце и не сгинула в мировых просторах. Немезида застряла в Солнечной системе, и, как нарочно, на земной орбите, и, как нарочно, движется с такой же скоростью, как Земля. Так что Солнце заслоняет ее от нас, как нарочно. Я трижды повторил «как нарочно», и, пока я буду говорить о Немезиде, мне все время придется твердить «как нарочно, как нарочно….» Еще не бывало небесного тела, движения которого отличались бы таким набором нарочитых случайностей. Немезида прибыла к нам – об этом можно говорить с уверенностью – из системы сравнительно близкого к нам солнца – от звезды 7327. Примерно одиннадцать тысяч лет назад, когда астрономическая наука еще не существовала, а по русской земле бродили охотники с каменными топорами, чудовищный взрыв выбросил в пространство один из спутников звезды 7327 – планету, которую мы назвали Немезидой. Но выброшенная нечаянным взрывом планета, как нарочно, угодила в одну из ближайших систем – в нашу Солнечную. Событие почти невозможное, астрономы понимают это. Если я сейчас выстрелю, зажмурив глаза, и убью лисицу в соседнем лесу, такая удача вероятнее, чем попадание Немезиды в солнечную семью. И все же она попала к нам. Пролетев одиннадцать тысяч лет по инерции, Немезида оказалась в Солнечной системе. Здесь было просторно. Нептун и Уран остались правее, Сатурн и Юпитер – левее. И вдруг досадная неприятность, мелочь – какая-то Лапута должна грохнуться на Немезиду. Но как раз в это время возникают таинственные вспышки. Благодаря им или по другой причине движение Немезиды притормаживается и Лапута успевает проскочить. Дальше. Немезида приближается к Земле. Столкновение не угрожает, но ожидаются беспримерные приливы, настоящий потоп на Земле. Однако за несколько часов до прохождения возникают новые вспышки, и Немезида меняет орбиту. Ее относит в сторону, она, с позволения сказать, объезжает Землю, как автомашина объезжает застрявший на дороге воз. Снова счастливая случайность. Немезида проходит на шестьсот тысяч ки­лометров дальше, Земля избавляется от катастрофических приливов, а сама Немезида от еще более грозной опасности. Не секрет, что мы хотели оттолкнуть Немезиду, устроив на ней атомный пожар. Но мы стреляли по движущейся цели, а цель метнулась в сторону, как нарочно, и «пуля» наша не догнала ее. Следующие вспышки наблюдались 9 июня, когда Немезида уже удалялась от Солнца. По-видимому, эти вспышки, самые сильные и продолжительные, сняли чудовищную скорость как раз вовремя. И Немезида осталась с нами как новый член семьи, собрат в Солнечной системе. В прессе неоднократно высказывались мысли о том, что Немезида когда-то была пригодна для жизни. В атмосфере там имеется кислород, на поверхности снег, то есть замерзшая вода. Конечно, жизнь, если она и развивалась там, за последние одиннадцать тысяч лет была выморожена без остатка. Но в благоприятных условиях жизнь могла бы возродиться. И что же мы видим? Немезида, как нарочно, останавливается на орбите, наиболее удобной для жизнедеятельности белка. Ближе к Солнцу – жарко, дальше от Солнца – холодно. На Земле условия для жизни лучше, чем на Марсе или на Венере. И Немезида, как нарочно, выбирает земную орбиту и, как нарочно, занимает на ней устойчивую позицию, так, чтобы не догонять Землю и не давать Земле догнать, чтобы не мешать Земле и чтобы Земля не мешала. Не слишком ли много нарочитых случайностей, не слишком ли много счастливых совпадений? И не кажется ли вам, дорогие друзья, что Немезида совсем не похожа на блуждающее небесное тело, скорее, она напоминает межпланетный корабль, летящий от одной звезды к другой и по пути обходящий препятствия? Не кажется ли вам?.. Я поставил вопрос, он требует ответа. Из зала мне кричат: «Великовата ракета! А пассажиры с Америку ростом, что ли?» Минуточку терпения! Сейчас я объясню, что я имею в виду. Представьте себе, что вы живете не под нашим Солнцем, ласковым и щедрым, а в окрестностях другого – красноватого, с большими темными пятнами, с температурой поверхности всего лишь три тысячи градусов, совершенно достаточной для электрической печи, а для солнца слишком скромной. Вы вынуждены жить под лучами немощного, умирающего солнца, которое в наших каталогах числится, как звезда 7327. Вы живете, конечно, на ближайшей к солнцу планете, потому что только на ближайшей хватает тепла. И называете свою планету Немезидой. У вас длинные зимы и прохладное лето. Но к длинным зимам вы приспособились, не в том беда. Хуже всего, что холодные красные звезды, похожие на 7327, светят неравномерно. Они заплывают огромными пятнами и могут подарить вас тысячелетней зимой и таким же длинным летом. А жизнь, друзья мои, любит режим – условия устойчивые и равномерные. Ей нужно, чтобы зима и лето были каждый год, чтобы каждый год регулярно собирались урожаи. И перед жителями Немезиды стояла неведомая нам проблема создания тысячелетних запасов пищи, проблема возобновления растительности, проблема вековых прогнозов температуры и светоотдачи их нерадивого солнца. И вот, допустим, получен прогноз: наступают тяжелые времена. В ближайшие сто тысяч лет солнышко будет светить худо. В умеренных странах начнется оледенение. Растительность вымерзнет по всей планете. Как спастись? Ученые ломают головы. Уничтожить пятна, оживить солнце им не под силу. Зарыться в камень, жить в пещерах, выращивать там злаки при искусственном освещении? Но кто знает, какие еще условия будут через сто тысяч лет? И не хочется, чтобы дети, внуки и правнуки твои жили под землей, как кроты. Тогда возникает смелая идея. «Давайте покинем наше выдохшееся солнце, – говорят ученые Немезиды. – Переселимся к другому солнцу, зрелому, полному сил, хотя бы к тому, которое сверкает яркой звездой в созвездии Рыб». Переселиться к другому солнцу! Разве это мыслимо? Да, дорогие друзья, мыслимо. При современном состоянии земной техники невозможно, но уже мыслимо. Нужно только добывать атомную энергию из любого вещества, а не только из урана и водорода и в совершенстве управлять этой реакцией. Грубо говоря, если превратить в лучи тысячную долю ракеты, все остальное полетит в противоположном направлении в тысячу раз медленнее света. Именно так и сделали жители Немезиды. Они превратили в лучи тысячную долю своей планеты, выпустили эти лучи снопом и вылетели из своей Солнечной системы со скоростью около трехсот километров в секунду. Можете представить себе, какие споры предшествовали этому решению! Сколько жителей предлагали умереть там, где они родились, сколько эгоистов твердило «на наш век хватит»! Домоседы требовали оставить планету на месте, а переселенцев отправить на ракетах. А любители странствий предлагали родную планету увести, на ее место пригнать какой-нибудь замерзший мир, в роде нашего Сатурна. Пусть желающие остаются и прозябают там. В конце концов партия переселенцев победила. Началась подготовка к отбытию. В глубоких шахтах, подобных вулканам, были заложены атомные котлы. И после торжественного и грустного праздника прощания какой-нибудь древний старик, старейший житель планеты, нажал кнопку старта. В ту же секунду над пустынями экватора возникли световые столбы, словно раскаленные мечи, рассекающие небо. Планета покинула свою вековую орбиту, невидимые небесные рельсы и, постепенно набирая скорость, переходя с эллипса на касательную, понеслась прочь от старого солнца. Я представляю себе, как жители Немезиды подолгу стояли на порогах своих пещер, провожая уходящее солнце. Оно постепенно уменьшалось, превращаясь в яркую красную звезду. Похолодало даже в тропиках, закружились снежинки, поля и леса утонули в сугробах, замерли океаны, утихомиренные морозом. И, в заключение, сжиженный воздух упал синеватым дождем. Наступила звездная ночь длиной в одиннадцать тысяч земных лет. Немезида погрузилась в глубокий сон. А жители? Неужели все они пожертвовали собой ради отдаленных потомков? Не думаю. Вероятно, и они заснули. Наши врачи уже научились с помощью наркотиков и холодной воды затормаживать жизнь и сознание на несколько часов. Без сомнения, жители Немезиды – существа, умеющие перегонять планеты от одного солнца к другому, – смогли погрузиться в сон на одиннадцать тысяч лет. Во всяком случае, я бы посоветовал им решить проблему анабиоза прежде, чем отправляться в путь. В искусственных пещерах легли рядом родители и дети, старики и молодые, ученые и рабочие. Легли поспать, как пассажиры ночного экспресса, чтобы проснуться к утру, когда поезд будет подходить к станции назначения. Остались только дежурные для наблюдения, для управления, для ремонта, для того, чтобы охранять спя­щих. Они тоже жили под землей рядом с холодильниками-спальнями, по радио командовали атомными реакциями. Изредка в герметических скафандрах они выходили на поверхность и, стоя по колено в жидком воздухе, по звездам проверяли положение Немезиды, высчитывали, сколько пройдено, сколько осталось. Закончив срок дежурства, они будили, лучше сказать, «оттаивали» очередную смену, а сами отправлялись «соснуть» несколько тысяч лет до прибытия. Для спящих время проходит быстро. Немезида безмолвно мчалась в пространстве, а у нас на Земле за это время родилась цивилизация, возникли и пришли в упадок Египет, Вавилония, Рим и Афины, рабовладельческий строй сменился феодальным, родился капитализм с машинной промышленностью и породил своего могильщика. Пришел век электричества, за ним век атомной энергии. А Немезида все шла и шла на свидание к нам, отсчитывая триста километров каждую секунду. И вот пришел решающий год. Оранжевая звезда в созвездии Рыб, которую мы называем Солнцем, стала солнцем и для Немезиды. Задымился, испаряясь, замерзший воздух, странствующая планета вновь окуталась атмосферой. Дежурные астрономы жадно изучали Солнечную систему. Они открыли Нептун, Уран, Сатурн… и нашу Землю тоже. Кто знает, как они ее назвали, в честь какой упраздненной богини. Они любовались кольцами Сатурна, полосатый Юпитер проплыл в стороне. Для невооруженного глаза он выглядел как горошина. Затем, это было 17 мая по нашему летосчислению, радиолокаторы Немезиды отметили приближающийся астероид – Лапуту. Летящая гора грозила рухнуть на Немезиду, взорвать кусок поверхности, раздавить множество пещер. Но путники, своевременно включили свои атомные вулканы и притормозили Немезиду. Столкновение не состоялось. Второй раз они включили реакцию утром 3 июня, чтобы обойти сторонкой Землю, избавить нас от разрушительных приливов. Почему мы не воспользовались этим моментом, чтобы высадиться на Немезиду? Я скажу откровенно: мы хотели бы высадиться. Но Немезида шла слишком быстро. Чтобы спуститься на нее благополучно, нужен был корабль, способный развить скорость более трехсот ки­лометров в час. Таких ракет у нас нет. Мы послали автоматическую ракету с телепередатчиком, надеялись рассмотреть Немезиду вблизи. Но Немезида изменила курс, и наша ракета промахнулась тысяч на двести километ­ров. Вины нашей тут нет. Будь перед нами бессмысленная каменная глыба, мы отшвырнули бы ее. Но Немезида – не глыба, это пассажирская планета с разумными машинистами. Как и мы, они стремились избежать катастрофы, сумели сделать это разумнее и целесообразнее, чем мы. Инертная материя подчинилась разуму, планеты разошлись, как поезда на разъезде, покорные диспетчеру. И пока мы тут с волнением следили за приближением Немезиды, жители Немезиды с таким же волнением и любопытством смотрели на нашу Землю. И, может быть, именно в те дни раздался наконец возглас, завершающий тысячи лет ожидания: «Проснитесь, спящие!» Закройте глаза на миг, представьте себе чужую планету. День или ночь, не разберешь. Слепящее Солнце заливает светом снежную равнину. Искрятся жесткие сухие снежинки, чуть вьется пар над прозрачными лужами, застоявшимися между сугробами. От сверкающей белизны больно глазам… а над ней угольно-черное небо с пылью звезд, прозрачная кисея Млечного Пути и на фоне его одна звезда всех ярче – не блестка, не светлячок, а массивный брильянт на бисерном пологе неба. На нее, сверкающую, и смотрят трое в скафандрах. У них телескоп, аппараты в лакированных ящиках, где мелькают цветные кривые и светящиеся цифры Трое смотрят то на небо, то на кривые в аппаратах, и один из них, тот, кто должен принять решение, говорит громко: «Проснитесь, спящие, мы у цели!» Снежная равнина нема и глуха. Нет над ней воздуха, одиннадцать тысяч лет назад он замерз и превратился в прозрачные лужи. И ветер не воет, и снег не скрипит под ногами, обледеневшие растения не шелестят листвой. Слова гаснут на поверхности скафандра, но радио подхватывает их, и умершие звуки рождаются вновь там, где воздух имеется, – в скафандрах спутников и в далеких подземельях, где спящие лежат рядами, неподвижные, как изваяния. «Проснитесь…» Зашевелились. Выбираются один за другим, растирают затекшие конечности (если есть у них конечности), смотрят непонимающими глазами (если есть глаза), спрашивают: «Почему разбудили? Уже прибыли? Все тысячелетия позади? А показалось, только-только глаза закрыл». И кто-то, самый бойкий, спешит к перископу, объявляет во всеуслышание: – Великолепнейшее солнце. Горячее, блестящее, бодрящее! Под таким солнцем жизнь, наверное, бьет ключом. Слова эти слышит только дежурный. Как и те, наверху, прежде всего он смотрит на экран с кривыми. Он проверяет температуру, он обходит спящих одного за другим, осторожно притрагивается к каждому и, уверившись, что время пришло, включает усилитель. Тогда голос сверху, удесятеренный электрической гортанью, грохочущими раскатами наполняет помещение: «Пррроснитесь, спящие!..» Мне тут прислали из зала записку. Товарищ спрашивает: почему же жители Немезиды не прилетели к нам, если техника у них так высока? Дорогой товарищ, за Немезиду я не могу отвечать с такой определенностью, как за Землю. Но лично я на месте немезидян не стал бы прилетать так поспешно. Когда я приезжаю в чужой город, я сначала ищу гостиницу, а потом уже знакомлюсь с соседями. Немезида еще не отогрелась, температура в то время была минус 180—200 градусов. Разбуженное население все еще ожидало в подземельях. Едва ли для всех поголовно были подготовлены скафандры. А дежурная смена готовилась к выходу на окончательную орбиту. Возможно также, что атомные вулканы выбросили слишком много радиоактивной пыли в атмосферу, и нужно подождать, пока она обезвредится. В таких обстоятельствах я бы ограничился осмотром издалека. Вообще не обязательно все пробовать пальцем. Вероятно, жители Немезиды осмотрели Землю с помощью телескопов, более совершенных, чем наши. Возможно, они послали на Землю автоматические ракеты. Для межпланетного полета чем меньше приборы, тем выгоднее. Ракеты немезидян могли быть размером с вишню. Может быть, мы просто не заметили их. Я высказал сегодня много догадок. Одним они при-тлись по вкусу, другим нет. Но мы спорим не о вкусах. Задача состоит в том, чтобы проверить догадки и установить истину. Такая возможность есть. В распоряжении жителей Земли имеется двадцать восемь межпланетных ракет. Я предлагаю не все отправлять на Марс и Венеру, одну или две выделить для путешествия на Немезиду… Вероятно, это было самое значительное выступление в жизни Трегубова. Речь его встретили восторженно, шумными аплодисментами, криками «ура». Человек сорок из числа присутствующих немедленно прислали в президиум записки с просьбой зачислить их в экспедицию на Немезиду. Такая несправедливость: на Марс и на Венеру желающих было меньше. Скептики молчали, скупо улыбаясь. Скептики вообще народ очень осторожный: публично ругаться не любят, предпочитают в ученых комиссиях высказывать вежливые сомнения. Но один из них все же не вытерпел. Имени его мы не зна­ем. Проволока запечатлела только голос – резкий и визгливый. – Бездоказательно! Построено на песке! – кричал он. – Немезиды за Солнцем нет. Вы вернетесь с пустыми руками. Над вами куры будут смеяться! Трегубов остановил поднявшийся шум. – Пускай куры смеются, – сказал он. – Лично я никогда не прислушивался к их мнению. Проверить мое предположение не так трудно. Нужно только послать ракету на два–три миллиона километров от Земли и сфотографировать окрестности Солнца. Конечно, если там нет Немезиды, нам же хуже. Не найдя Немезиды, мы вынуждены будем ее создать. И технику перемещения планет придется тогда изобретать самостоятельно. Но изобретать все же придется, ибо перемещением планет мы когда-нибудь займемся, если не в XXII, то в XXIII веке. Ничего удивительного тут нет. Солнечная система не так уж хорошо устроена. Планет, пригодных для жизни, мало: те велики, те малы, эти близки к Солнцу, а другие слишком далеки. А не стоит ли перевести Марс и Венеру на земную орбиту, подтянуть поближе к Солнцу Уран и Нептун со спутниками? Впрочем, этим займется в свое время астротехника – наука, которой пока еще нет. И тогда же мы сделаем вторую Немезиду из какого-нибудь Плутона или Титана, снабдим их приличной атмосферой, поселим там поколение энтузиастов, согласных променять благоустроенную земную жизнь на вечную погоню за знаниями – от звезды к звезде, от планеты к планете. Представляете вы себе удивительную жизнь этих людей? День продолжается у них два-три года, пока они исследуют очередную планетную систему, а затем следует ночь на пять – десять тысяч лет, искусственный сон в подземельях, вплоть до прибытия к следующему солнцу. А в итоге, осмотрев двадцать систем, с грузом знаний и безнадежно отставшие, они вернутся на Землю, где прошло за это время больше ста тысяч лет. Хотели бы вы прожить такую жизнь? Крики, топот, рукоплескания. Три минуты, и пять, и десять я слушаю приветственный шум. Наконец щелкает выключатель и с легким шипением магнитофон останавливается. Ватная тишина. Я один в тесной кабине фонотеки, наедине с проволокой, которая сохранила для меня давно умолкнувший голос и фантастическую мечту ученого. Астротехника! Такой науки все еще нет. Планеты ходят по своим невидимым рельсам, машины не рассчитывают для них новые орбиты. Но… В середине прошлого века Жюль Верн написал о полете на Луну. Всего сто лет спустя на Луне отпечатались металлические подошвы людей. Тот же Жюль Верн написал: «Изменить условия, в которых совершаются движения Земли, не по силам человеку». Но вот на трибуну поднялся Трегубов, чтобы предложить программу изменения этих условий и для Земли и для других пла­нет. Его слушали с удивлением, с недоверием, некоторые – с возмущением. Но со временем начнут обсуждать всерьез, спорить: «Не так, Анатолий Борисович, с другого конца приниматься надо!» А потом будут вспоминать свысока, с иронической усмешкой. «Подумаешь, перемещать планеты! Давно уже сделано! Не проблема!» Интересно, какие проблемы люди поставят тогда, о чем будут они мечтать.